быть свободна! Просто уйди – и все!» Мать смотрела на нее спокойным взглядом и говорила спокойным голосом: «Вряд ли ты сейчас сумеешь меня понять, Александра. Было бы славно, если бы ты так никогда и не сумела меня понять. Бог даст, получишь диплом – и будет у тебя другая работа».
Диплом Александра получила, да толку-то от этого диплома… У нее оказалась та же работа, что была у мамы. И у бабушки. И у прабабушки. В разное время их называли по-разному – учительницей, няней, гувернанткой… Александру Хозяйка назвала бонной. Такое гламурненькое слово. Всегда можно небрежно упомянуть в обществе: «У меня бонна – княгиня. Четыре языка знает. И музыку, и рисует, и танцы, и хорошие манеры… Профессионалка».
Александра вовсе не была княгиней. Княгиней была ее прабабушка, Александра Павловна Комиссарова, первая из рода потомственных гувернанток детей новой элиты. Главным образом – партийной элиты. И военной. Иногда попадались какие-то литераторы или ученые, но они тоже были из новых. И фамилия у Александры Павловны была вовсе не Комиссарова, у княгини была какая-то нормальная княжеская фамилия, которую правнучка не знала. Внучка и дочка наверняка тоже не знали. Знали бы – не уцелели бы. Фамилию Комиссарова княгине дал ее первый хозяин, уголовник Федя Клейменый. Сначала он застрелил князя, мужа Александры Павловны, потом выбрал из княжеского добра то, что и самому пригодится, потом прихватил и девятнадцатилетнюю княгиню – эта уж точно пригодится, вон какая барынька, прямо картина писаная, даже и жалко такую красотулю сразу в расход, – а потом погрузил добычу на телеги, а княжескую усадьбу поджег. Потом уголовника Федю Клейменого назначили комиссаром, он вышел в большие люди, в «высшие эшелоны власти», стал бриться каждый день, хотя бы раз в неделю – мыться, привык проверять, застегнуты ли штаны, даже читать научился… присмотрел хорошую квартиру, пристрелил хозяина, старого врача, – наверняка буржуев лечил, контра, – поселился в этой квартире, пользуясь только кухней, а княгиню Александру Павловну поселил в кабинете с зарешеченным окном. Держал под замком. Убежать было невозможно. Из прежней квартиры – полуподвальной комнатки с застекленной щелью вместо окна под самым потолком – тоже невозможно было убежать. Уходя, комиссар закрывал комнату на замок. Оставил ведро воды и полбуханки хлеба. На всякий случай, вдруг у него заседание какое-нибудь на пару суток или опять ответственная командировка с заданием «красный террор». Контры-то много еще осталось, разве за один день всех перестреляешь… Да если даже и за два дня не управится, так и ничего, не помрет княгиня с голоду. Красный пролетариат до революции всю жизнь под гнетом кровопийц страдал, так вот пусть теперь и княгиня пострадает. Будет знать, как угнетать народные рабоче-крестьянские массы. Александра Павловна всю свою девятнадцатилетнюю жизнь провела за границей, по-русски говорила с акцентом, вышла замуж в Париже, и перед самой февральской революцией молодой муж повез ее в Россию кружным путем, в обход всех фронтов, – позвал старый князь, собрался умирать, хотел попрощаться. Старого князя молодые в живых уже не застали, зато застали самое начало бунта – того самого, бессмысленного и беспощадного. Александра
