style="font-size:15px;"> π = 3,14,
потом начертал большой круг и провел диаметр, как на уроке геометрии.
В классе повисла тишина. Учитель смотрел на доску. Я стоял, затаив дыхание. Наконец учитель сказал:
– Отлично, Пи. Садись. В другой раз, если захочешь отвечать, не забудь спросить разрешения.
– Понятно, сэр.
Он поставил галочку против моего имени. И обратился к следующему мальчугану.
– Мансур Ахамад, – сказал Мансур Ахамад.
Я спасен.
– Гаутам Сильварадж, – сказал Гаутам Сильварадж.
Я перевел дух.
– Арун Аннаджи, – сказал Арун Аннаджи.
Новые времена настали!
Тот же самый фокус я проделывал перед каждым учителем. Повторение – мать учения, не только применительно к животным, но и к людям. Протиснувшись между двумя мальчишками с обычными именами, я стремился вперед и расписывал доску, порой с жутким скрипом, знаками моего возрождения. После того как я проделал этот фокус несколько раз подряд, мальчишки стали нараспев повторять за мной, и, покуда я собирался с духом, чтобы взять верную ноту, крещендо достигало кульминационного пункта и мое новое имя уже звучало торжественно и громко, на радость любому хормейстеру. С каждым разом я писал все быстрее, и некоторые мальчишки тут же шепотом подхватывали: «Тройка! Точка! Единица! Четверка!» – ну а в финале концерта я так мощно расчерчивал круг пополам, что крошки мела градом отскакивали от доски.
И когда теперь я тянул руку в день, казавшийся мне счастливым, учителя вызывали меня одним кратким звуком, и тот звучал в моих ушах дивной музыкой. Ее подхватила вся школа. Даже те дьяволята из Сент-Джозефа. Так что фокус с именем сработал на славу. Что ни говори, мы – народ-созидатель: через пару-тройку дней мальчишка по имени Омпракаш стал называть себя Омегой, а другой – Ипсилоном, потом пошли Гамма, Лямбда и Дельта, правда, продержались недолго. Так что в Пти-Семинере я был первым греком-долгожителем. Даже мой братец, капитан крикетной команды, светоч наш неугасимый, и тот радовался от души. Через неделю он отозвал меня в сторонку.
– Слыхал, тебе новую кличку дали? – сказал он.
Я словно воды в рот набрал. Потому что знал – сейчас засмеет. Как пить дать, засмеет.
– Не думал, что желтый цвет – твой любимый.
Желтый? Я огляделся. Хоть бы никто не услышал, только бы не его подпевалы.
– О чем это ты, Рави? – пролепетал я.
– Не дрейфь, братишка. Все лучше, чем «Писун». Можно сказать – «Лимонный Пирожок».
На прощание он улыбнулся и бросил:
– Чего раскраснелся-то?
Повернулся – и ушел.
Так обрел я убежище в этой греческой букве, похожей на хибару с просевшей крышей, – в этом заветном иррациональном числе, с помощью которого ученые пытаются познать Вселенную.
6
Он искусный кулинар. Дома у него, где камин жарит вовсю, всегда пахнет так, что слюнки текут. Кухня, забитая всякими пряностями, больше смахивает на аптекарскую лавку. Когда
