животе у Митча урчит. Наверное, он голоден. Наверное, это он блинов ждет.
– Моя жена работала в придорожном кафе, – сообщает Митч и сам удивляется неожиданному воспоминанию. – Она пекла совершенно потрясающие блины на пахте.
– Я их помню, – с улыбкой кивает Купер. – В те времена мы не моргнув глазом изводили на стопку оладий целую пачку масла. Настоящего масла! А не этого поддельного маргарина.
Митч так и видит золотые кусочки чистого сливочного масла. Как они плавятся, точь-в-точь маленькие шарики мороженого, оставляя теплую дорожку на блинах с хрустящими краешками. Митч улыбается:
– Красота!
– Мне еще не доводилось слышать, чтобы кто-то говорил про блины «красота», ну да ладно. – Купер пожимает плечами.
– Да не блины! – Митч смеется хрипло, будто кашляет, зато от души. – Женщина. Она была красивой.
Купер кивает, но взгляд колючий.
– Да, она была хорошенькой.
– Вы знаете мою жену?
– Знал, – мягко уточняет Купер. – Она скончалась много лет назад, Митч.
Митч мнет вспотевшими ладонями ткань своих брюк. Конечно, он это знает. Знает, что ее нет. Но на мгновение она встает у него перед глазами. Стройные бедра под белым фартуком, глаза, сверкающие огнем и льдом. И за словом она в карман не лезла. Митча охватывает неясное беспокойство, легкое чувство стыда. Из-за этого чувства он одновременно любит и ненавидит женщину, прошедшую по самому краешку его разбитой памяти.
Кажется, он сейчас заплачет. Только этого не хватало! Что-то подсказывает ему, что мужчины не плачут. И он не должен плакать. Мозоли на ладонях, шрамы на плечах – разве не доказательства, что он настоящий мужчина… был настоящим мужчиной. Мужчиной, который презирал хлюпиков. Митч быстро моргает, шмыгает носом.
– Что вы помните о жене? – деликатно интересуется Купер.
– Руки у нее были красивые. – Митч думает о ее тонких пальцах, и уголки губ у него приподнимаются. – На работе волосы назад убирала… сережки болтаются, и шея длинная. Еще смеялась так, что любо-дорого.
– Это верно, хорошо смеялась.
Митч мрачнеет:
– Только она редко смеялась.
– Почему так?
– Не могла. Украли у нее радость.
Это правда. Но Митч не может объяснить, что случилось, почему его жена стала такой. Она была красивой и бессердечной. Изломанной и жесткой. От нее исходила злоба, искрящая недобрая энергия. Дотронуться до нее – все равно что до оголенного провода под напряжением.
– Невеселой она была, – тяжело вздохнул Митч.
– Отчего?
– Ее обидели. – Руки на коленях сжались в кулаки. – И как можно было обидеть ребенка?.. – У Митча пресекся голос.
– Уму непостижимо, – тихо отозвался Купер.
– Ее никто по-настоящему не понимал.
– А вы, Митч, понимали?
– Не
