как просто потешаться над рыжей девчонкой в поношенной одежде. Но я им не доставлю удовольствия – ни одна живая душа не узнает, как мне горько и обидно. Я глубоко вздохнула и хорошенько потянула за платье – может, станет чуть посвободнее? Тр-р-р! Полетели во все стороны перламутровые пуговки.
Когда пришел папа – поторопить меня, – я ползала по полу, вытаскивая пуговки из темных щелей, из-под кровати.
– Что это ты делаешь? – спросил папа, прислонившись к дверному косяку. Широкие плечи загораживали почти весь дверной проем. Он был еще без пиджака, под тканью сорочки вырисовывались выпуклые мускулы рук.
– Ничего, – пробормотала я, еле сдерживая слезы.
– Нам пора в церковь, Рэйч. Прекрати возиться. Не то опоздаем.
– Без тебя знаю! – огрызнулась я с пола, одной рукой придерживая платье, которое разъезжалось в стороны там, где отскочили пуговицы. В прореху выглядывала хлопковая майка.
– Да что случилось-то? – Папа не то удивленно, не то сердито нахмурился и шагнул в комнату.
– Я порвала платье, – буркнула я себе под нос. – Придется в брюках идти.
Папа грозно навис надо мной, заслонив свет от люстры.
– Как это – порвала платье?
Я протянула руку с горстью пуговиц, он ухватился за эту руку и рывком поставил меня на ноги. Как будто я совсем ничего не весила.
– Пуговицы отскочили, – пояснила я. – Платье слишком узкое.
– Чепуха. – Папа поднял за подбородок мою голову, чтобы я смотрела на него. Если он и заметил слезы у меня в глазах, то промолчал. – Это платье тебе в самый раз. Нам просто надо снова пришить пуговицы.
– Ну, пап! Можно я надену брюки?
– Это в Пасху? Никак нельзя, Рэйчел. Даже мама пойдет сегодня в церковь. Я хочу, чтобы мы все надели все самое лучшее. Может, мы даже сфотографируемся все вместе.
Я застонала:
– Ну пожалуйста! Ну можно я…
– Нет. – Папин тон не допускал никаких возражений. – Наденешь платье.
Я послушно стянула изувеченное платье и накинула купальный халат, который дал папа. А потом он потащил меня разыскивать швейный набор. Мы оба прекрасно знали, что Бев понятия не имеет, как с этим обращаться, поэтому, когда маленький сверточек отыскался наконец в глубине аптечки, папа вдел нитку в иголку и сунул мне.
– Я не умею пришивать пуговицы, – сказала я, с опаской поглядывая на кусочек стали.
Папа на мгновение опешил:
– Не умеешь?
– Нет.
– Думаю, это не сложно. – Папа глянул на часы, потом многозначительно посмотрел на меня. – Мы выходим через десять минут. Мама уже заканчивает краситься.
Бев могла битый час «заканчивать краситься», но папа стоял и нетерпеливо постукивал ногой, будто напоминая, что время идет. Делать было нечего. Я покрепче ухватила платье и воткнула иголку в то
