им журнале «Друг народа» писал: «Люди старшего поколения, покачиваясь в повозке прошлого, сходят со сцены. Зато молодежь новой Японии, оседлав коня грядущих дней, стремительно въезжают на арену будущего. Идите вперед, молодые энтузиасты, ратующие за преобразования! Они не только не нарушат общественный порядок, а, напротив, укрепят его. Современные потребности рождают современных людей. Новая жизнь требует новых деятелей, а новые дела требуют, чтобы на них смотрели новыми глазами. Вот почему мы начали издавать журнал „Друг народа“»[127]. Но уже несколько лет спустя возникло движение за сохранение национальной самобытности – против европеизации, грозившей обезличить Японию.
Признанный во всем мире писатель Акутагава Рюноскэ пытался соединить западную культуру с собственной, но и его одолевало чувство раздвоенности. В «Диалоге во тьме» он писал: «Мы утратили дух Середины, чему нас учил мудрец Древнего Китая». Под мудрецом он имел в виду Конфуция: «О Шунь! Небо отметило тебя. Твердо придерживайся во всем Середины! Когда страна страждет, блага Неба кончаются» (Луньюй, 20, 1). Не следуя Срединному Пути, нельзя достигнуть счастья. В «Словах пигмея» Акутагава пишет: «А если и достигнешь, такое счастье обернется злом, как если в жаркий день поддерживать огонь или в холод обмахиваться веером».
Сдвоенное Ян или сдвоенное Инь несут гибель. Акутагава испытал это на себе: «Но что и дух традиций, и дух современности делают меня несчастным – этого я вынести не мог. Я вдруг вспомнил слова „Юноши из Шоулина“. Этот юноша, не выучившись ходить, как ходят в Ганьдане, забыл, как ходят в Шоулине, и ползком вернулся домой. Такой, какой я теперь, несомненно, „Юноша из Шоулина“. Я взял себе этот псевдоним, еще когда не был низринут в ад». Дарованная свобода – несвобода. «Ликвидировать рабство – значит уничтожить рабское сознание, но нашему обществу без рабского сознания не прожить и дня»[128].
И на Западе, как убедился Акутагава, нет свободы. «Перед ним стояли не столько книги, сколько сам „конец века“. Ницше, Верлен, братья Гонкуры, Достоевский, Гауптман, Флобер («Жизнь идиота»). И разве не с цивилизованного Запада пришли к нам дурные привычки? – спрашивает он. И пишет в «Повести об оплате за добро»: «Невиданные у нас доселе воровские уловки, – ведь их, как крест и пушки, наша дикая Япония тоже переняла у Запада». В 1927 году Акутагава, как и Китамура Тококу, покончил с собой.
Разрушительная стихия обогащения не обошла Японию, проникла в «тело государства». У Японии не было иммунитета против дьявольской власти денег (самураи презирали наживу). Рабиндранат Тагор, поначалу поверивший в обновленную Японию, писал: «Азия показывает все признаки пробуждения от векового сна. Япония благодаря своим контактам и конфликтам с Западом заняла почетное место на мировой арене, тем самым доказав, что она живет современностью, а не туманными преданиями прошлого. За ней вступают в новый век и другие азиатские страны»[129]. Но вскоре надежда сменилась
Цит. по: Хомма Хисао. История литературы Мэйдзи. – Т. 2. – Токио, 1937. – С. 25.
Григоръева Т. П. Японская литература XX века. – С. 98.
Там же. – С. 17.
