горячей водой. А напротив сидит человек чудовищного вида, с волосами до плеч и бородой, спутавшимися в сплошной колтун. Какая умилительная сцена: глупый ксен, да, в общем-то, варварос, угощает вином святого человека. И не какого-то, а самого Феофаноса Сирийца. А тот, удостоверившись, что нас никто не может слышать (хотя многие пытаются), говорит, почти не разжимая губ:
– Я сделал что мог, господин Маниах. Ничем не обрадую. Не осталось в живых ни одного человека на всей улице. Она тоже умерла, и ее отец. Могилы нет. Это было для вас важно?
– Нет, нет, – качаю я головой. – Важно? Нет.
Это была чума, пять лет назад. Она шла с Сицилии вместе с товарами и кораблями. Какие уж там могилы. Сначала копали рвы на опустевших полях, виноградниках и садах внутри городских стен. Потом взялись за старые высохшие цистерны, и только тогда места для мертвых хватило. Говорили шепотом не о том, сколько умерло, а о том, сколько осталось, – это был самый страшный из всех секретов. Официально – только полмиллиона, то есть половина города. Но совсем тихо вам могли сказать, что осталось не триста, даже не двести тысяч, а как бы не сорок – пятьдесят.
Но чума все-таки насытилась и ушла.
Потом император, молодой лев, воин и победитель, начал переселять в Город всех, кто соглашался и не соглашался. Он выдержал и чуму, и в каком-то смысле снова победил. На форумах опять зазвучали струны и флейты. Но теперь это уже не мой город. Никто мне здесь не покажет жестами, что к девушке в гости надо приходить с гранатом, не покажет и то, что следует делать с его соком, – она, кажется, со мной забывала всякий стыд, этим я ей и нравился, у меня ведь другой бог, со мной было можно все.
Да, чуть не забыл сказать – ее звали Иоаннина. И я действительно совершенно не помню ее лицо.
– Нет, мой друг, – повторил я. – Это неважно. Это просто жаль. Ладно, скажи-ка мне, не ты ли таскал за собой вчера на веревке дохлую собаку по пыли? По-моему, ты увлекаешься. Какая в собаке святость?
– А какая святость в том, чтобы справлять нужду прямо среди толпы? – пожал плечами Феофанос. – Но ведь другие, такие же как я, это делают. И у них после этого слушают каждое слово. Записывают. Собака – ну да, было, это как-то запоминается. И это лучше, чем ходить по форуму просто голым и с фальшивыми язвами, или тушить свечи в храме, или орать…
– Кстати, что ты там, на форуме, орал страшным голосом только что? Что такое Каваллин? Или кто такой? Имя демона, судя по твоему голосу? Который несет всем конец света?
– Каваллин, – потряс он свалявшимися волосами, – это совсем просто. Это означает «лошадник». Ну, насчет демона – да, в каком-то смысле. «Проклятый Каваллин, вместилище всех грехов…» – и так далее. Ну да, я хорошо поорал о нем с утра, но давайте-ка я вам расскажу кое-что посерьезнее. Есть еще одно странное убийство…
И тут разговор наш ушел к совсем другим делам, сегодняшним. Мы купили себе к вину жареных колбасок, от которых здесь никуда не деться,
