любого, независимо от пола. В конце концов, наслаждаемся же мы видом греческих статуй и работами мастеров Ренессанса.
– Давай есть, – предложил Д'Эстре, оборвав мои размышления, и сам подтолкнул тележку к столу.
– Спасибо, – поблагодарил я, перед тем, как взяться за еду. – Мне чертовски понравилось, как ты его осадил, но это было не обязательно. Не стоит тратить деликатесы на человека, который не способен их оценить.
– Заткнись, а? – сказал Дориан просто и твердо, и я заткнулся.
Мы принялись за еду. Д'Эстре обозвал Олсена идиотом, а меня – проклятым искусителем за то, что в своем предзаказе, который мне теперь принесли, я указал жареную картошку. В итоге мы просто таскали куски друг у друга из тарелок, не обращая внимания на то, где здоровая пища Д'Эстре, а где – моя вредная. Думаю, ему пренебрежение правилами этикета далось непросто, но он почти не показывал этого, а к концу обеда, похоже, вошел во вкус и развеселился. Надеюсь, что так, ведь всю следующую неделю эта вакханалия продолжалась за завтраками, обедами и ужинами. Не знаю, почему, но при всем разнообразии блюд, на моей тарелке неизменно оставалась горка того, без чего Д'Эстре жизнь не мила, а на его – что-то, что мне хотелось как следует распробовать.
К парным упражнениям мы тоже быстро привыкли, чувствовали без лишних слов, где надавить сильнее, где поддержать. Вообще, на исходе недели я с удивлением заметил, что никогда прежде сосуществование с другим человеком не давалось мне так легко. С Ларой так не было никогда, даже в медовый месяц.
Впрочем, возможно, это мне казалось – все хорошо и просто. Д'Эстре явно был не из тех, кто станет жаловаться, и угадать, что его что-то беспокоит, можно было только внимательно за ним наблюдая. К счастью, у меня этой наблюдательности всегда было в избытке. Иначе так и продолжал бы мучить его запахами местных дешевых (с его точки зрения) шампуня и мыла. Я хотел как лучше – чтобы он не тратил на меня свои ценные запасы, но, оказалось, “дешевые запахи” раздражают Д'Эстре едва ли не до трясучки. Пришлось перейти на его дорогущие средства.
А вот с домашней одеждой я ничего поделать не мог, пришлось Дориану смириться с моими унылыми синими костюмами. Не разгуливать же мне целыми днями голышом. То есть, я мог бы, но в какой-то момент, сам не знаю, почему, почувствовал, что это неправильно. Хотя стеснительность Д'Эстре прошла довольно быстро, и уже с третьей ночи каждый из нас устраивался на ночлег на своей половине кровати в одних трусах. Границу из подушек мы так и не проложили – хватило того, что у каждого было свое одеяло.
К воскресенью я увидел, что глаза олсеновских парней, горевшие поначалу умеренным азартом, потухли вовсе, и сделал вывод: до поимки преступников им как до луны пешком.
– Ты очень огорчишься, если мы отложим очередной сеанс игры в детективов? – спросил я, вернувшись после встречи с командой вашингтонских пустозвонов. – Я выбил нам прогулку. Готовься, дорогой, нас ждет каминг-аут6. Во
Каминг-аут – англ. “coming out”. В прямом смысле слова – выходить наружу, в переносном – открыто объявлять о своей гомосексуальности.
