удэгейцы охотились на пушнину, мастерски добывали соболя, белку, промышляли кабана, да сохатого. Никогда не отказывались от возможности добыть медведя. Охотники жили в таежных пристанищах, зимовьях, чумах, палатках, вместе со своими женами, а нередко забирали с собой на зимовку и стариков, – кто их будет кормить в деревне, а здесь, в тайге, этой проблемы и не стояло даже. Ребятишек, школьников, на зиму отдавали в интернат, там было тепло и сытно, за них можно было и не беспокоиться, а стариков в интернат не сдашь, надо брать с собой, в тайгу.
Лукса снова и снова осматривал магазинные полки, любуясь чистой, блестящей посудой, опять подносил чайник к уху и брякал по донышку костяшками пальцев. Звук был глухой. Продавщица поджимала губы, складывала полные руки на груди:
– Будете брать? Что по нему брякать, это же не барабан.
– Плохой ево, однако. Не звенит.
Продавщица бесцеремонно забрала чайник и умостила его на место, между большой кастрюлей и тазиком, повернув так, чтобы было видно этикетку с ценой. Лукса хотел было обидеться, потом, возмутиться на продавщицу, но передумал. Отступил на шаг от прилавка и повторил:
– Плохой, однако.
У Луксы был чайник, как у любого уважающего себя охотника. О! Какой у него был чайник! Если бы его только могла увидеть эта сердитая продавщица. То был настоящий чайник, отлитый из чистой меди. Он передавался из поколения в поколение, а был куплен дальним, дальним прадедушкой за целую кучу собольих шкурок. Вот то был чайник! Если костяшками пальцев ударить в донышко, приятный звон заполнял не только само зимовье, но и вырывался наружу, будил собак и заставлял удивленно замолкнуть всех соек и кедровок в округе. А как быстро он кипятил воду, хоть на костре, хоть на печурке. И горячим, почти как кипяток, хранил чай до самого утра. А какой вкусный чай настаивался в том чайнике.… Сколько лет служил тот чайник, сколько лет. Он бы и сейчас служил, но прошлой зимой бабушка Уля, жена Луксы, пошла к проруби по воду, и забыла взять кружку, которой обычно начерпывали чайник. Возвращаться было неохота, и бабушка протиснула в обмерзшую прорубь сам чайник, чтобы зачерпнуть воды. Течение подхватило добычу, а старческие пальцы не смогли удержать дорогой чайник.
Долго Лукса сокрушался по поводу утери столь нужной в хозяйстве вещи, долго ругал старую жену. Весной обшарил все потаенные места речной протоки, даже ночью, запалив яркий костер на металлической сетке, подвешенной на носу лодки, все плавал, плавал, прощупывал шестом все коряги и омута. Так и не нашел свой чайник.
Весь остаток зимы, а теперь уже и весну, и начало лета, варили чай в алюминиевой кастрюле. Какой это чай? Разве может удэгеец пить такой чай?
– Давай, однако. Покупай его буду. Плохой покупай буду.
– То буду, то не буду.
Лукса извлек из кармана залоснившийся кисет и вытянул из него деньги. Продавщица, подобрев глазами, не сдержалась от колкости:
– Если, «его плохой», зачем покупать?
