воскликнула она тоном маленькой девочки, предлагающей забраться ночью в кладовую за сладостями.
Эта запись звучала год назад по радио, когда однажды вечером, забравшись под одеяло, они слушали передачи БиБиСи. То, что это было строго запрещено, еще больше сближало их и лишь усиливало удовольствие.
– Дум-дум-дум-дум-дум-дум-дум-дум, ра-та-тат тат да ра-та-тат тат! Ра-та-тат тат да ра-та-тат тат! – шепотом запел Макс, а Герти мягко затянула мелодию: – Де-до-де-до! Куак-куак, куак, куак, де-до-де-до, куак-куак, куак, куак!
Взявшись за руки, они напевали джаз и прыгали так энергично, как будто от этого зависела их жизнь. Макс в какой-то момент даже сел на шпагат. Фоллеры кружились и поворачивались, вертелись волчком и скакали – и все это очень тихо. Они были артистами и играли в собственном немом кинофильме – который прокручивали, пожалуй, слишком быстро, – вставляя импровизированные рывки и резкие раскачивания и добавляя восторженные возгласы.
В конце концов Фоллеры обессилели и упали вдвоем на кровать. Герти поцеловала Макса и положила ладонь ему между ног. Но он убрал ее.
– Не сегодня.
– Ты устал.
– Да.
Так они и лежали в объятиях друг друга. Макс утонул в расслабленном покое, который дарила ему жена. Рядом с Герти он понимал, что значит по-настоящему быть человеком. С ней он в полной мере чувствовал нежную прелесть сна в постели с женщиной, которая окутывает тебя ночью своим теплом. Герти полностью владела его чувствами, его восхищало в ней все – от взгляда до ароматного дыхания. Макс любил просыпаться по утрам раньше ее и, пока жена еще спит, прижиматься к ней, целовать ее, ощущая, как мимо проходит жизнь, но совершенно не переживая по этому поводу, поскольку он был рядом с ней. Впрочем, Герти, если уж на то пошло, испытывала к нему еще бóльшую привязанность.
– Что ты в нем нашла? – часто спрашивали у нее друзья.
В Максе было все, чего не было у нее. Он был легкомысленный, поверхностный, сыпал словами, всегда шутливыми. Герти же была полнейшей его противоположностью: ей всегда все казалось очень важным, существенным и сложным. Так почему же она его полюбила? Потому что с первой встречи почувствовала его любовь; Герти ощущала это почти физически, словно стук сердца маленького кролика, которого она в детстве прижимала к груди, словно напев, резонирующий в ее душе.
Алкоголь заглушил ужасы дня. Строительные работы в замке наконец-то прекратились, и Макс быстро заснул. Герти же в этом смысле повезло меньше: она отличалась такой чувствительностью, что, казалось, слышала мысли и намерения людей, как музыку, да еще и разделяла их по вкусу на кислые и сладкие, как уксус и вино.
Разные места также звучали каждое по-своему; это могли услышать только самые чувствительные, а Герти была именно такой. Никто не стал бы отплясывать линди-хоп под музыку, которую наигрывал замок Вевельсбург, когда в нем прекращался стук молотков. Эти стены пропитались страхом и страданиями задолго до того, как нацисты начали здесь свое переполненное ужасами
