мыслями обращалась к Максу. Но вот самым последним объявили его выход, и… Мне кажется, что я даже перестала дышать. Мой взгляд словно приковали к парню, который выделывал под музыку невероятно сложные движения, хотя внешне все это выглядело потрясающе ловко, легко, изящно и немыслимо красиво. Его безоговорочно слушался каждый мускул. Он безукоризненно владел своим телом и, конечно же, подчинил себе внимание всех зрителей в зале, взоры которых были неотрывно устремлены на него. Но я лишь краем сознания успела отметить вдруг воцарившуюся вокруг тишину, потому что в момент его танца отдала ему не только свое внимание, но и все чувства, все свои эмоции, всю себя, и весь мир для меня перестал существовать, сконцентрировавшись на одном единственном человеке – человеке, которого я безумно любила…
Концерт окончился, и я с толпой шумящих учеников выбралась из актового зала. Я чувствовала, что меня все еще трясет после выступления Макса, ноги плохо слушаются, а мысли сбиваются, наталкиваясь друг на друга. Но людской поток вынес меня в широкий коридор, и я на автопилоте направилась к раздевалке. Нужно было идти домой. Ученики радостно галдели, обсуждая планы на новогодние каникулы, которые начинались уже завтра. Но я всеобщего ликования не испытывала. Я была очарована и поражена танцем Макса, и в моих глазах этот парень, и так практически недосягаемый, занял такую высоту, что мне даже в самых моих смелых мечтах до нее не добраться. Да, он сейчас свободен, но, наверное, в школе нет ни одной девчонки, которая бы отказалась с ним встречаться. И его выбор уж точно падет не на меня, невзрачную, худую, да к тому же еще немую серую мышь. Так что имело смысл отменить не только все надежды, но даже сокровенные мечты…
Я наспех натянула ботинки, шапку, нырнула в рукава куртки, и даже не застегнувшись, ринулась на улицу. Мне хотелось поскорее уйти из школы, из того места, где я только что с горечью осознала полную безнадежность своей любви и, как следствие, абсолютную беспросветность своего жалкого существования. Я направилась к школьным воротам, но домой мне не хотелось. Казалось, в четырех каменных стенах мне станет только хуже, а здесь на улице, где холодный воздух тушил пожар моих разгоряченных щек и, проникая в легкие, охлаждал готовое взорваться сердце, было немного легче. Я вышла за ворота и, развернувшись в противоположную от дома сторону, пошла, сама не зная куда. Было уже темно, и над головой горели фонари, освещая дорогу и заставляя поблескивать недавно выпавший, еще не утративший своей белизны и свежести снег. От ворот я прошла метров тридцать или сорок, как вдруг почувствовала, что снова падаю. Под устилавшем дорогу снегом скрывался лед, и я снова поскользнулась. Но на этот раз упасть мне не удалось…
– Мне кажется, тебе обувь поменять надо. С такими скользкими ботинками ты скоро в травмпункт загремишь! – раздался над головой до дрожи знакомый голос, в то время как сильные и тоже знакомые руки надежно подхватили меня подмышки. – Я, конечно, совсем не против снова поносить
