рассеянно крутит ленту новостей. И – вот странное совпадение! – натыкается на притчу.
«Женщина увлечённо сплетничала с подругой, даже язык пересох. Бывает восторг любви, восторг гостеприимства – а бывает сладкий восторг злословия.
Ночью женщина увидела сон. Сверху опустилась огромная рука и разгневанно указала на неё. Она испытала сокрушительное чувство вины. Утром на исповеди рассказала всё и попросила прощения у священника.
– Не так скоро, – возразил тот. – Иди домой, подними подушку на крышу и вспори её ножом. И возвращайся ко мне.
Дома женщина послушно взяла подушку. По пожарной лесенке залезла на крышу и распорола подушку. Затем вернулась.
– Разрезала подушку ножом? – спросил священник.
– Да, отец.
– И каков результат?
– Перья летят! Всюду перья, святой отец.
– Теперь вернись и собери каждое пёрышко.
– Но это невозможно. Как я найду перья?! Ветер их разметал.
– И это – и есть сплетня», – сказал священник».
Люся пересылает притчу друзьям. Пускай тоже разлетится – как перья, который разметал ветер. Только собирать их не надо, ведь они разносят не зло, а мудрость.
КОЛОДЕЦ
«В ломбарде две женщины сдавали сумки. Одна пожилая, шляпка котелком, костюм мешочком, туфли калошками. Другая – юная, тонкая, звонкая. Одетая и накрашенная по… Впрочем, вы найдёте её двойника в журнале «Elle», 20.. год, №8, страница 37, фото сверху.
Сумки повисли рядышком, между шиньоном и керамическим ажурным канделябром, напудренным пылью и оттопырившим ножку, как кавалер на балу. Соседи спали глубоким сном, и сумки могли разглядывать друг друга, сколько их душенькам угодно.
Одна имела намёк на английскую кожу и источала порами благоуханную свежесть. Она сверкала золочёной застёжкой в форме буквы «О» и висела на гибком и длинном, как змея, ремешке. В ломбард же угодила, вероятно, за то, что не входила в новую коллекцию, настойчиво рекомендуемую журналом «Elle».
Другая сумка, глубокая и мягкая, ничем не отличалась от сотен сумок, обожаемых домохозяйками. Они практично рассчитаны на буханку хлеба и пакет молока, и имеют массу отделов, карманов и кармашков «на всякий случай».
«Молнию» повыше коричневого брюшка заело сразу после покупки, и расстроенная хозяйка принесла её в ломбард, сильно сомневаясь, что за неё дадут хоть пятьдесят рублей. Дали тридцать.
Нетрудно догадаться, кому принадлежала первая сумка, кому – вторая.
– Добрый день, – поздоровалась полная сумка.
– Мо-онинг, – пропела в нос сумочка. И вновь наступило молчание. Старая сумка заговорила из старомодной учтивости и не успела придумать, о чём беседовать дальше. А дочь туманного Альбиона вовсе не мечтала
