о степени их раздолбанности. В любом случае хватит, чтобы восстановить шагоходов минимум на батальон. По неподтвержденным данным, сюда зашла бригада, около девяноста единиц. И вся тут осталась. И каждый ее обломок денежек стоит. А сколько в зоне колесной боевой техники? А вспомогательных машин? А стационарных пушек, минометов и ПТРК? Сколько всякой электрики? Оборудования для системной интеграции? Радаров и тепловизоров? Господи, да разбогатеть можно на одних ракетах ПВО, из-за которых вокруг Абуджи закрыто небо для полетов! Они же почти все целехоньки. И где-то здесь пропал бесследно дорогущий 3D-принтер для выпечки мелких дронов… В зону провалилась целиком и, как говорится, с концами, частная военная компания с трогательным названием «Ландшафт Дизайн Анлимитед», печально известная среди специалистов под хмурым прозвищем «Ландскнехты». Нет ее больше, сгинула. Казалось бы, тащи из зоны бесхозный хабар и считай барыши. Но видит кошка молоко – да рыло коротко.
«Варзона Абуджа» отстреливается уже два года при любой попытке в нее зайти.
Ужас до чего обидно.
Главное, никто не понимает, как это у нее получается.
Она такая же ненормальная, как сам конфликт в Нигерии, породивший ее, когда опытные профессионалы-наемники будто с ума посходили и набросились друг на друга. Кто бы мог подумать, что при переходе выяснения отношений в автоматический режим градус безумия останется на вполне человеческом уровне. То ли воздух тут вредный, то ли место проклятое.
Но Институт Шрёдингера хотя бы знал, что в зоне брошено только стандартное легкое вооружение. Ни одной пушки серьезнее тридцати миллиметров здесь не может быть. И вдруг нате вам: ка-ак бахнет!
Нет, любая варзона – место по умолчанию загадочное, то есть, увлекательное и привлекательное для военного эксперта. Ровно до момента, пока оттуда по эксперту не жахнули хотя бы даже тридцаткой.
Тогда место становится зажигательным в самом прямом и неприятном смысле. Горячим, если вы понимаете.
И ты думаешь: блин, почему я здесь? И почему именно я? Ладно, с варзоной что-то не так. А что не так со мной? Может, кто-то меня очень не любит? Или просто я дурак?
Это аклиматизация, – пытался убедить себя Леха. Телу дурно с непривычки, оно еще не очухалось после нескольких прививок, накачано медикаментами от плохой еды и плохой воды, – и конечно мечтает свалить отсюда. Здесь дискомфортно. Тридцать четыре градуса прямо с утра – как-то слишком. Воздух дрожит. В пригороде еще хуже, там ветер и пыльные смерчи. А в городе внезапно стреляют из такого дикого калибра – между прочим, какого? – ну уж точно не того, что мы ждали.
«Мы? Непонятно, стоит ли говорить о нас во множественном числе. В Институте всех, кто имеет медицинский допуск к оперативной работе, гоняют „в поле“, иногда – на поле боя. Сверка информации, объективный контроль, поиск новых данных. От результата зависит повышение по службе или подтверждение текущего статуса. По слухам,
