не ускользало от ее внимания, более того, она замечала, что и другие обитатели фермы поглядывают на них со стыдливым любопытством.
Это либо происходит, либо нет. Время тут ни при чем.
И что теперь делать?
– Спрятать его для начала, – ответил Герман, потому что вопрос свой, как выяснилось, она задала вслух.
– Где же ты его спрячешь? – подумав, спросила Нора. – Человек – не чемодан. Ему необходимо есть, пить, дышать, двигаться. А такому реактивному, как Леонид, для всего перечисленного необходимо достаточно большое пространство. Скажем, в гостиничном номере он и трех дней спокойно не просидит.
– Это точно.
– Так где же?
Герман с прищуром глянул в сторону.
– Есть одно место.
По направлению его взгляда Нора догадалась о направлении мыслей.
– Место хорошее. Но я слышала, что оно имеет статус зоны строгой заповедности и попасть туда можно только по специальному разрешению.
– Да, – подтвердил Герман. – Причем не по отдельному разрешению музея-заповедника, как было раньше, а по благословению Соловецкого монастыря.[4]
– И ты надеешься его получить?
– Есть другой путь, Нора.
– Угнать катер, провезти его сиятельство через Анзерскую салму контрабандой, высадить на Колгуевом мысу, построить шалаш и оставить там вместе с лисами, зайцами и оленями? Ну, летом он, допустим, с голоду не помрет…
– Нет! Нет! – Герман, смеясь, замахал руками. – Во-первых: я не умею строить шалаш и не думаю, что Ленька умеет. А ты случайно не умеешь? Ну, вот. Во-вторых: я не пойду на катере через Анзерскую салму. Быть может, я и сумасшедший, но не до такой степени. В-третьих: остров не настолько велик, чтобы можно было всерьез рассчитывать, что появление молодого отшельника, хоть с шалашом, хоть без шалаша, останется незамеченным.
– Ладно, сдаюсь. Говори.
– Можно приехать на остров в качестве трудника. Как в старые добрые времена. Голгофо-Распятскому скиту ежегодно требуются мужчины для летних работ по восстановлению разных построек. Предпочтение отдается верующим и непьющим, но это, я думаю, удастся организовать.
– Обратить язычника в православную веру?
– Обратить язычника всяко легче, чем атеиста.
– Почему ты так думаешь?
– Язычник верит в бога, неважно, как его по имени… В то всевидящее око, от которого невозможно утаить никакое намерение и никакой поступок. – Герман пожал плечами, словно бы дивясь на такое устройство языческого сознания, но по большому счету ничего не имея против. – Атеист же отрицает само измерение, где в основе наблюдаемого, предметного мира присутствует некая всемогущая инстанция.
– То есть, это не шутка? Ты действительно собираешься переделать нашего солнечного мальчика в доброго христианина?
– О нет. Для этого я слишком ленив. Попробую убедить его не афишировать повсеместно свое язычество.
– Ну и задачка! С
19 ноября 2009 года наместник и игумен Соловецкого монастыря архимандрит Порфирий (Шутов) был назначен директором Соловецкого государственного историко-архитектурного и природного музея-заповедника. В романе имя наместника и игумена Соловецкого монастыря, а также имя игумена и скитоначальника Голгофо-Распятского скита, изменены по этическим соображениям.
