от меня. А то вдруг потом какая-нибудь чужая сволочь это тебе выложит. Обещай, что пить никогда не будешь.
– Я и так не пью, ты же знаешь, – пробормотал Кирилл.
Он держал деда за руку. Кисть у деда была синяя, ногти почти черные. Пальцы так исхудали, что обручальное кольцо болталось на безымянном. И вдруг оно соскользнуло прямо в ладонь Кириллу.
– Береги бабушку, – прошептал дед, – не пей водку, не стреляй в детей и женщин. Никогда. В мирное население… не стреляй…
Дед отключился. Кириллу почудилось, что в палате вдруг сильно похолодало. Он вызвал сестру. За ней прибежали врачи. Его выгнали. Он долго стоял в коридоре, опустился на корточки, прижался спиной к батарее и все никак не мог согреться. Примерно через час явился врач и сказал, что дед умер.
С бабушкой Кирилл ничего не обсуждал. Они вообще не говорили об его родителях, словно их не существовало. И тут вдруг она решилась. А потом, не отрывая глаз от иконы, сделала несколько шагов к тумбочке, опустилась на колени, открыла ящик, достала из самой глубины небольшую деревянную шкатулку, протянула ему:
– Открой.
Внутри он нашел белую, с кружевом, младенческую распашонку, маленький золотой крест, бумажную иконку.
– Это все твое. Я тебя крестила, трехмесячного. Никто не знал.
– Ну, ты даешь, ба! – Кирилл покачал головой и тихо присвистнул: – Значит, это с тобой давно случилось? Церковь, иконки, куличи, крестики. Елки… ну ни фига ж себе! Слушай, ба, и ты что, к исповеди ходишь?
Она молча, виновато кивнула.
– И не знаешь, что все попы сексоты? Они же стучат, они обязаны докладывать. А ты им, значит, исповедуешься, да? У некоторых даже погоны…
– Знаю, Кирюша. Конечно, знаю. Но не все.
– Черт, а у меня как раз через пару месяцев заканчивается кандидатский стаж. Меня в партию принимают, – он вдруг захихикал, – да, бабуля, с тобой не соскучишься.
И все-таки на рождественскую службу он с ней пошел. Ему было странно увидеть ее в простом платке, среди простых старух. Он с тревогой и любопытством оглядывался по сторонам. Публика примерно как в гастрономе в будний день, когда все трудоспособное население на работе. В основном бабки, немного дедов, несколько молодых женщин, мамаши с младенцами. И ни одного мужика его возраста или старше на десять-двадцать лет, если не считать двух попов, которые помогали главному. Главный – совсем старик, с прозрачной седой бородкой, лицо худое, а пузо толстое. И у молодых помощников брюхи как у беременных баб.
«Бред, – думал он, – неужели этот спектакль стоит того, чтобы рисковать карьерой?»
Зазвучала какая-то особенно важная часть службы, большинство посетителей бухнулось на колени, в том числе его бабушка. Кирилл, чтобы не торчать столбом, отошел вбок, ближе к стене, увешанной иконами. И вдруг его обожгло изнутри, словно он хлебнул кипятка. Рядом с ним стояла девушка в расстегнутой короткой белой шубке, из-под
