Маша дала Наде адрес Тамары, записанный в книжке мужа. Когда дала, зачем? Не помнит. Тамара, как она сказала, приехала от имени всех его родственников, которых осталось-то всего, раз-два и обчёлся. Но она так, же быстро испарилась из Москвы после поминок, узнав, что Маша является законной женой и видно уже от Нади, что родственникам, тем более дальним, ничего здесь, в смысле наследства, не светит.
На сороковой день не пришли помянуть Виктора и Машины малочисленные родственники. Заранее по очереди позвонили сочувственно предупреждая:
– Машенька, мы тут подумали, что тебе и так тяжело. Чего ты в такую жару маяться будешь, с готовкой и тому подобное. Давай мы каждый у себя, по-семейному соберёмся. Чего тебе из-за нас суетиться.
Маша согласилась по-семейному. Но она понимала, нет, она отлично знала, что это была обыкновенная уловка, не терять время зря на поминки малознакомого человека. Ну и что, что он был мужем двоюродной сестры. Подумаешь, родственник. Время рыхлить грядки и обживать скучающую по хозяевам дачу. Сейчас день – год кормит. Вовремя не посадишь, придётся на рынок бегать. Да дело ли покупать рыночное, когда своё можно иметь? Не дело. Так лучше, на даче, по-семейному, рюмочку пропустить за упокой души хорошего человека, после со смыслом проведённого выходного на огороде.
Нет, Маша была совсем не против «по-семейному». И суета ей ни к чему. К ней она не привыкла. Да и видеть никого не хотелось, тем боле встречать родственников, которые давно уже стали жить, как и все вокруг обособленно и закрыто, а подвязывать под готовку поминального стола Надю, уже неудобно, хотя она и предлагала свою помощь. Душа рвалась выплакаться, да никак слёзы не выходили наружу. Что-то держало их. Как заржавелый фонтан, не пускающий воду из труб. Сама Маша, от неистраченных и застрявших в ней эмоций, стала серой на лицо. Откуда-то злость в душе появилась. Она никак не могла понять на кого. То ли на Виктора, зачем-то так, ни с того ни с сего ушедшего, бросившего её, то ли на себя, за то, что не может по-человечески, со слезами проводить любимого человека в последний путь. Она слышала, хотя почему-то все её родственники, товарищи с Витиной работы и дальняя родственница мужа Тамара, думали, что Маша совсем ушла в себя и что она ничего не слышит, но она слышала, о чём они говорили за столом на девятый день. Она не прислушивалась специально, думая о муже.
– Как «там» его душе, покойно, как было покойно ему со мной?
Но краем уха все, же услышала, как Тамара сказала никому, ни на кого не глядя, просто сказала в никуда:
– Даже слезинки не проронила. Жена называется. Зато квартира однокомнатная теперь её. А мы хоть и дальние, но родственники. И дядьку жалко, – и, опрокинув очередную рюмку, Тамара зарыдала, в голос, громко причитая.
Тогда у Маши в голове промелькнуло:
– Умеет плакать. Слёзы, как из фонтана льются. А у меня никак не получается. Причём здесь квартира?
Услышав звонок, Мария подошла к входной двери. Пришла соседка Надежда.
– На сорок
