хлеб с товарищами. Про то как трудно было, но все равно поколение честным выросло.
Потом Мишу долго грузили отец и мать. Миша уже не слышал. Только сидел и смотрел в стену невидящими глазами.
Потом зашла бабушка. Назвала Мишу жадным негодяем, который не умеет делиться с другими и вырастет черствым эгоистом. Кто такие эгоисты, Миша не знал. Но слова этого испугался и весь как-то сразу сжался в комок.
Всю неделю с Мишкой родители не разговаривали. А в следующее воскресенье даже не позвали за стол с печеньем. Отправили учить математику.
«Жадные… жадные злые люди, – подумал Мишка. – Чо им, печенья жалко? Зажали, да?»
Мишка рывком открыл дверь на кухню, подбежал к столу, влез на табуретку и спустил штаны. Повернулся к сидящим задом, чуть пригнулся и ловко насрал на край блюда с печеньем, как раз между мамой и бабушкой.
– Ну чо, довольны? Ешьте теперь сами ваше говняное печенье! Жадины сраные! – прокричал Мишка и гадко, как большие пацаны во дворе, заржал.
Потом Мишку долго секли ремнем. Дед и отец. Попеременно. Мать пила корвалол.
А бабушка стояла и поучала:
– Вот. Вот так. Правильно. И еще раза для ума. Давай дед, вреж ему! Козлу этому сидорову. Для ума. Чтоб знал, гад, как на людев срать!
Потом Мишка потерял сознание.
Прошло двадцать семь лет. Времена изменились. Печенья любого в магазинах стало как грязи.
Но каждое воскресенье из окон одной маленькой квартирки в Бирюлево слышно, как бандит Мишка Валет, сидя на кухне перед горой печенья, произносит следующий монолог:
– Ну чо, сука, жрать хош? Сматри, блядь, вкусное печенье, с начинкой, не то шта ты, пизда, по выходным шкварила.
– Мишенька, ну прекрати, ну пожалуйста, – шамкает бабка, – и так плохо мне!
– Не, бабка, я тебе это печенье даже на кладбище принесу. Попомнишь меня.
Через два часа экзекуция заканчивается. Мишка выбрасывает недоеденное печенье в окно и вразвалку идет к двери. Затем останавливается и проникновенно говорит:
– Во вторник пацаны хлеб привезут. Не сцы. Я не то, што вы в детстве, жмоты ебаные. Я человек! А не эгоист какой-нибудь!
Потом Мишка закрывает дверь. Запирает ее снаружи и уже из-за двери кричит:
– До воскресенья, бабанька! Поеду родаков навещу! Чайку попьем!
Васька
Этого щенка я купила на Птичке. Купила по случаю или, скорее, по настроению.
Грустно так было. А тут он. Хорошенький такой. Уши смешные. И потом я всегда хотела таксу. Назвала Васькой.
Щенок рос, стал прикольной, добродушной, вечно голодной собакой.
Я просто души в нем не чаяла. Казалось, ближе этой собаки у меня никогда никого не было и не будет.
Я прощала ему все. Чрезмерную ебливость на улице, неуемный жор, грязь в квартире.
Я даже разрешала ему иногда залезать ко мне на кровать.
Мы были очень счастливы вместе. Так прошло пять лет.
Потом
