и боли. Жалкая улыбка – для поддержания духа. Мама… Боец и борец!
Лора Петровна ощупала Танин живот, нахмурилась и наклонилась:
– А ты как думала? Здесь шутки не шутят!
Таня вздрогнула и испугалась.
Запомнилось навсегда – холодное и красивое лицо гинекологини, белый локон волос, выпадающий из-под зеленого колпачка, крупные сережки с ярким зеленым камнем – наверное, изумрудом – и холодные, холеные руки, очень красивые руки.
И последняя мысль: «Зачем она так? Ведь все же мамина подруга».
А дальше началась такая нестерпимая боль, что больше ни о чем не думалось. Ни о чем.
Наконец, когда Таня от боли почти теряла сознание, Лора Петровна погладила ее по лбу – ничего, девочка! Осталось чуть-чуть! Набралась терпения – и …!
Скоро и вправду схватки закончились и перешли в потуги – это было тоже несладко, но нестерпимая боль отошла.
После требовательного крика акушерки: «Тужься, тужься, ленивица! Ее еще уговаривать надо!» – Таня заплакала:
– Просто сил совсем нет.
Акушерка усмехнулась:
– Сил у нее нет, вы посмотрите!
А потом будто смилостивилась:
– А сил еще надо знаешь сколько? Все только началось, моя милая! Будешь еще роды вспоминать как прогулку! Детки знаешь как дают прикурить? Вот ты, например! Мамку небось не спросила?
И в эту минуту Тане показалось, будто из нее что-то вылетело – стремительно, пулей. Так оно и было, собственно. И через пару минут она услышала легкий и звонкий шлепок и тихий, почти неслышный, мышиный писк.
Акушерка засмеялась и поднесла к ее лицу младенца:
– Ну, кого родила? Отвечай!
Таня увидела красное мокрое тельце, покрытое чем-то склизким, и еще – признак принадлежности к мужскому полу.
– Мальчика, – прошептала она, чувствуя себя абсолютно бессильной, невероятно усталой и опустошенной. И еще – очень счастливой.
А потом были холодный коридор – дуло из окон – и бесконечное ожидание – когда? Когда наконец отвезут в палату? Когда она сможет укрыться одеялом, выпить горячего чаю и рассмотреть своего дитеныша?
В палате, слава богу, было тепло. На кроватях лежали еще две «мамочки» – так теперь их называли.
Одна, рыжая и конопатая Алевтина, тут же начала ухаживать за Таней – укрывать вторым одеялом, взбивать подушку, наливать чай. Она была простой и бесхитростной – сыпала вопросами и бесконечно болтала. Родила два дня назад и сил уже набралась.
Вторая мамочка лежала, отвернувшись к стене. Тане была видна ее упругая и толстая, слегка растрепанная коса.
Казалось, женщина была ко всему безучастна.
– Переживает! – шепнула Тане Алевтина. – Третья девка, ты представляешь? А муж сказал твердо – будешь рожать до пацана! Хочет хлопца до невозможности! Говорит, девки – это вообще ерунда! Нет, как тебе? Ты представляешь? Чистый козел, ты согласна?
Таня
