не намерен терпеть здесь твоё присутствие больше положенного времени, – сознавайся, я все и так знаю, – опер брал его на понт.
– Я не понимаю, о чем вы спрашиваете, – блеял десятиклассник, кулаками растирая глаза.
– Ах, ты не понимаешь? Сейчас я тебе на пальцах объясню.
Лицо и уши юнца вспыхнули словно факел, только тронь, обожжёшься. Борис поостерёгся марать честь мундира из-за чудовища, которое, не успев преступить порог совершеннолетия, лишил жизни ребенка.
– Вот, здесь доказательства твоей вины! – Борис потряс в воздухе папкой, из которой вылетел листок и плавно опустился на пол.
Дима отстранился от следователя как ошпаренный, и склонил голову к коленям так низко, что чуть не сложился пополам, и замолк.
Игра недоросля в молчанку надоела Кабанову. Он гаркнул ему под ухо:
– Здесь твои отпечатки пальцев, написанная тобою записка и анализ спермы. Тварь! Говори правду или я выбью её из тебя вместе с душой!
Терпение закончилось. Он размахнулся и со всей силы попал кулаком в нос. Кровь хлынула на подбородок, окрашивая в алый цвет грязно-белую школьную рубашку. Закрываясь от следователя рукой, Ухватов размазал кровь по рукаву. Искажённое болью лицо застыло. Хлюпая носом, как ребёнок, он завыл, пуская слюни на бороду:
– Я …я. Нечаянно! – вдруг сознался Ухватов.
Борис замер, боясь сбить преступника с признания.
– Я не хотел! – подвывая, он вдруг сознался. – Так получилось, – дрожа от страха, как осиновый лист, он стучал зубами.
Жалкий вид юноши не смущал накачанного сыщика. За совершенное им убийство Борис жаждал дубинкой поломать ему все кости, чтобы он корчился от боли всю оставшуюся жизнь, и помнил о том, что совершил.
Преступные мысли, огорчавшие Бориса, бежали со скоростью света, опережая сознание. Попытка их остановить не увенчалась успехом. Раздосадованный вспышкой ярости, Борис прилагал усилия сдержаться от расправы.
В воздухе повис вопрос, чем он, служитель порядка, отличается от сидящего напротив существа? Молниеносно сработал защитный механизм, когда он снова взмахнул кулаком над убийцей. Стыд остановил криминальную мысль, обнажив несовершенную человеческую породу. Он не убил бы никого. Это били всего лишь мысли, он никогда не перешагнул бы преступную черту. Возможно, убил бы преступника, который оказал бы вооружённое сопротивление при задержании.
Человеческая жизнь была дана богом, считал Борис, и только он вправе её отнять. Зато, закон не запрещал высказать все, что он думал об убийце. Борис, как волк, лишённый свободы, вспоминая несчастное лицо матери потерявшей свое дитя, метался по камере и кричал:
– Ты считаешь, что можешь нечаянно убивать. Для тебя это просто ошибка. Ты лишил жизни невинную девочку, достойную жизни. Такие как ты не должны дышать одним воздухом с добропорядочными гражданами. Ты трусливая вонючка. Падаль для общества. Я ненавижу таких как ты мерзких тварей. Я стану
