За то харчи да одёжку с обувкой мне дают. Отрабатывать надоть.
– Правильно! Так и положено. Мы что, без понятиев, что ли? Но ты же не считал, когда принимал, вот и сдашь, не считай, холера их бери эти молотилки! – подсказал Ефим. – А людям хорошее дело сделаешь – выручишь своего брата-солдата.
– Оно так, православные, да только боязно что-то.
– Не бойся, чего и кого бояться сейчас? – пришел на помощь Данила. – Командиры сейчас, как пуганые вороны, каждого куста боятся, а ты говоришь – боязно.
– Правда ваша, а только непривычно это – не бояться командиров. Не по-нашему это, не по-солдатски. А вдруг что? Тогда что?
– Понимаю, братец, но и ты нас пойми – по делу надо. Да и не мы с тобой армию развалили, так что не переживай, пехота, – Гринь уже направился к дрезинам.
– Погодь маненько, браток, дай привыкнуть, – остановил его часовой. – Может, сначала покурим вашего табачку, а уж потом…
– Я тебе, Ваня, двойную сверну, с оглоблю толщиной, – Данила полез в карман за кисетом. – Кури, Ванёк, кури и не кашляй, я – не жадный, в отличие от тебя.
– Откуда меня знаешь? – удивился солдат. – Вроде не ручкались с тобой.
– А тебя все в батальоне знают, – польстил Данила, хотя до этого не знал даже о его существовании и видел впервые. – Вот и я знаю. Это же ты на днях прибыл с пополнением, кила ты воронежская?
– Ага, я. Ну, тогда ладно, пошли к вашим молотилкам-сноповязалкам, – довольная улыбка опять повисла на небритом лице часового. – Коль мы знакомцы, куда теперь от вас деваться? Оно и правда: не считал я их и дальше считать не буду, а своим братьям-славянам помогу, так и быть. Тем более, в кисет запустили, поговорили хорошо. Душа радуется от такого разговора и такой самокрутки, чтоб у вас самих кила промеж ног выскочила.
Незлобно подшучивая друг над другом, направились за пакгауз. Втроём выбирали, какую получше, даже переворачивали, крутили колеса – не скрипят ли, не болтаются ли? Наконец, выбрали, солдат помог дотащить до путей, установить на рельсы, подтолкнул.
– Ну, бывайте, православные. Могёт быть, и я завтрева подамся до дома, – и ещё стоял с минуту, махал на прощание рукой, прищурившись от восходящего солнца, зажав в зубах толстую, в палец толщиной, козью ножку из Данилова кисета. – Оно всё так, оно всё правильно. Не мы, служивые, Расею предали, а сам царь-батюшка ей в рожу плюнул, сбежал, а нам за него отдувайся? Всё правильно братушки делают, да и мне пора до дому, до хаты.
За город выскочили быстро: не успели хорошо разогреться на рычагах, разгоняя дрезину, как пригород кончился, а впереди, как глаз видит, ровные струны рельс да густой лес по обе стороны дороги. Хорошо!
Постепенно вошли в ритм и еще ехали с час, пока впереди не показался паровоз. Пришлось срочно остановиться, снимать дрезину с пути, пережидать, опять устанавливать и снова входить в ритм.
Потом их несколько товарных составов догоняли, опять заминка в движении. Но всё время и одного и другого не покидало
