в старой разболтанной упряжке на одной скамье с челядью.
Эливейн передали с рук на руки личной прислуге хана. Её не провели в главный зал. Она осталась ждать в приёмной.
Вышел Торубер. Выслушал доклад офицера о поимке беглянки и о гибели её спутника. Лицо Тёмного Чародея просветлело, он взглянул на Эливейн и понял, что его опаснейший противник действительно мёртв.
– Ну, что ж, – холодно проговорил Торубер, подойдя к девушке и приподняв одним пальцем за подбородок её голову. – Глупая! Не хотела стать любимой женой хана, так будешь бесправной наложницей… А родишь сына, я придумаю, как узаконить его в правах наследования. Ведь я сам закон.
Эливейн ничего не ответила. Она как-то уж очень спокойно смотрела в глаза Торуберу. «Ну-ну», – подумал тот, а вслух приказал:
– Помыть, переодеть её и доставить в бирюзовую опочивальню!
Торубер удалился, а Эливейн повели прихорашиваться.
Девушку мыли поочередно в нескольких ваннах с ароматной водой. Её долго причёсывали, вплетая в волосы душистые цветочные бутоны.
Затем её облачили в лёгкие полупрозрачные восточные ткани. Она поморщилась: ей было неловко в этом наряде. Смущали открытый живот, легко просматривающиеся глазом руки и ноги. Но Эливейн не проронила ни слова.
– Не напрягайся так, деточка, – шепнула старая сердобольная служанка. – Знать, судьба тебе такая подневольная выпала. Прими как есть, и самой легче будет.
Эливейн молчала.
Другая служанка, надевая на пальцы новой наложницы любимые Торубером перстни с тёмными камнями, хотела снять оловянное колечко.
– Не тронь, – тихо и без злобы проговорила Эливейн.
Служанка резко отдёрнула руку, словно её ошпарили.
Таким же образом на шее Эливейн осталась цепочка Динаэля с медальоном.
– Слушаюсь, госпожа, – пролепетала молодая служанка и, поклонившись, отошла в сторону.
Старуха осмотрела Эливейн со всех сторон и кликнула двух евнухов. Те повели девушку в указанные господином покои.
Бирюзовая опочивальня была насыщена сладковатым дурманящим запахом специально приготовленных здесь цветов. Огромное ложе, покрытое шёлком, усыпали лепестками диких фиалок. Да, Эливейн любила этот цветок.
Девушка остановилась посреди комнаты. Евнухи замерли на пороге. Через несколько минут вошёл Торубер, в просторном богатом цветастом халате.
– А ты, и вправду, очень красива, – проговорил он, проводя своей рукой по щеке и шее Эливейн.
Девушка не шевельнулась. Хан вздохнул.
– А я ведь хотел по-хорошему, – задумчиво сказал он. – Привязывайте, – приказал он евнухам.
Те крепко схватили Эливейн и привязали её к кровати тугими узлами за руки и за ноги, словно распяли. Тут Эливейн стало страшно: она безоговорочно верила в дар своего любимого, но ей всё равно
