слишком много вопросов.
Разве много? Всего один.
– Если ты мне сейчас не откроешь глаза…
– Ты хочешь, чтобы я тебе открыл глаза? – перебил Молокосос. – Они же итак у тебя открыты.
– Мне что пойти за папой или за мамой. – не выдержал я. Конечно я блефовал. Я не пошел бы за родителями, просто он был неуправляем, а этот факт наверняка подействует на него. Я был прав.
Молокосос оторвался от тарелки. Если до этого он отвечал на мои вопросы вприкуску с пищей, не напрягаясь, то сейчас он подошел вплотную ко мне, откашлялся, сложил крылья домиком и очень дипломатично начал говорить:
– Слушай, Фил. Мы же с тобой взрослые и нам не нужны ничьи советы.
Ну что ты ждешь от своих родителей? Понимания? Ты еще очень мал, как я погляжу?
Откуда у него такие сведения. По внешности я явно не походил на подростка. Может быть он знает тех, кто… Не смотря на ход моих мыслей, молокосос продолжал:
– … И отдав меня на суд твоих родителей, ты совершишь большой грех.
Ой, большую глупость совершишь. Другое дело если я сам к ним выйду.
А так, ничего не получится. Ведь, как только они войдут, я снова стану глиняной фигуркой. Ой… проболтал.
Вот оно что! И действительно, на том месте, где стоял глиняный бог, был только небольшой след и не более того. Самой фигурки не было.
– Так ты значит тот самый глиняный боженька, который может ответить на все вопросы? – спросил я, приседая на колени.
– Ну, на все не на все, – заикаясь ответил Молокосос, – но в принципе, если что-то нужно узнать, то далеко ходить не надо, я же здесь…
Как это здорово. Значит то, о чем отец говорил не бред сивой кобылы (про сивую кобылу я услышал от тети Нади, когда она ругала дядю Колю за то, что тот говорил ей про хоккей, как о лучшем изобретении человечества). Правда, он сказал все возможности фигурка проявляет ночью. Ночь вроде прошла спокойно. Я, во всяком случае, никаких посторонних звуков не слышал.
– Да, но как ты… вдруг, – недоуменно сказал я. – Раз и все. Не понимаю.
Молокосос ткнул пальцем в мою грудь, которая теперь располагалась на одном уровне с ним.
– Так ты же меня вызвал.
– Я? Да нет вроде. Я не вызывал.
Я опешил. Что он имеет в виду?
– Да нет же, – настаивал он, продолжая тыкать в мою грудь, и иногда попадая в живот своими большими пальцами в перьях. – Именно ты меня и вызывал.
Какой он настойчивый. Твердокаменный даже.
– Я бы, наверное, помнил об этом, – повышая голос, говорил я.
– А кто молоко приволок в комнату и стал на моих глазах хлопьями засыпать? – парировал Молокосос, загибая пальцы по количеству моих промахов.
– А что разве это как-то повлияло на развитие событий? – удивился я.
– Еще как, Фил! Да разве так можно со мной поступать? Отвечаю нельзя! У меня от этого перелета, пока летел с твоим отцом в самолете, от
