я не возражал. Столпились люди. На общее обозрение были выставлены пижама, две крахмальные сорочки, носовые платки, галстук в крапинку, наволочка с вышитым вензелем «М.А.Б.», узелок с горстью родной киевской земли… На дне чемодана покоились перевязанные бечёвкой рукописи, моя надежда, мой насущный хлеб… Но не бумага привлекла внимание собравшихся.
– Эй, смотрите-ка, кальсоны! Да ещё с тесёмками. Теперь уж точно видно, что не наш.
Публика разглядывала исподние, поворачивая так и сяк, словно наглядное свидетельство моих вредительских намерений, словно бы я предъявил поддельный паспорт. Мнения по этому поводу высказывались резко отрицательные.
– Такие вот чуждые элементы со своими коммунальными кальсонами тянут нас назад, к тоталитарному режиму. Кальсоны как ничто другое компрометируют наше дело, утаскивая борьбу за идеалы в сферу решения бытовых проблем, а то и вовсе в пошлый анекдот. Братья, будем бдительны! Здесь не должно быть места проходимцам! Долой кальсоны! Да здравствуют семейные трусы!
С этими словами весьма упитанный и очень жизнерадостный юноша с внешностью профессионального пророка – чем-то он напомнил мне знаменитого французского писателя – вскинул руку, указывая в сторону набережной Москвы-реки. Подумалось, уж не предлагает ли он меня топить?
От линчевания меня спас приват-доцент:
– Митя! Вам бы всё шутить.
– Прошу прощения, Илья Борисыч! Но очень уж ситуация забавная.
– Не вижу ничего забавного. Ну что пристали к человеку? Эка невидаль, кальсоны!
Я уж было подумал, пронесло. Но вдруг слышу, и что самое обидное, от него же:
– А впрочем… Послушайте, вы не коммунист?
Однако странная логика – если коммунист, так обязательно в кальсонах?
– Я врач, – отвечаю. – То есть был врач, а теперь писатель.
– Врач? Это очень, очень хорошо, – радостно засуетился приват-доцент. – Это, знаете ли, очень кстати. С часу на час ожидаем штурм, а тут врачей и санитаров кот наплакал. Так я записываю вас…
– Куда это?
– В отряд.
Ну вот, опять мобилизовали. Сколько я уже всяких армий повидал! Красные, белые, жёлто-блакитные… Теперь вот эти размахивают триколором… Проблема в том, что, если откажусь, признают, чего доброго, засланным агентом, а тогда… Нет, об этом лучше уж не вспоминать – это я про Киев, про Петлюру. Петлюра, это же такая дикость! Ещё тогда подумалось, что совершенно пропащая страна…
Наконец, отстали от меня. А я задумался, поскольку вот что странно. Уж сколько времени с тех пор прошло, многое на первый взгляд переменилось – язык, одежда, манеры и привычки… А люди-то, как ни прискорбно это признавать, люди те же. Всё-то им неймётся, всё-то тянет бунтовать! А спросишь их: «Зачем?» – так внятного ответа не дождёшься. Эх, сколько я таких успел за эти годы повидать! Видимо, причина в том, что, как была порода сомнительного свойства, такой она и остаётся. Да неужели навсегда? Неужто это и есть непременная основа выживания гомо-сапиенс? Инстинкт
