на нее с одного ракурса, видишь картинку и думаешь, вот оно, а потом изображение смещается, и перед тобой уже совсем другой человек, а от предыдущего не осталось и следа. Вот такой нешуточный глюк.
– Джош, я серьезно. Мне нельзя приводить ее домой в таком виде, а если я снова нарушу комендантский час, мать мне яйца оторвет. – Этим доводом меня не убедить. Я бы все отдал, чтобы посмотреть, как Дрю наконец-то всыплют по первое число. Его матушку, милейшую женщину, способен разозлить только один человек – и сейчас он стоит передо мной, умоляя об отсрочке наказания, а может, даже кастрации. Но я не могу сказать ему «нет». И он знал об этом, направляясь сюда. Просьба о помощи – всего лишь формальность. Ведь я никогда не отказываю Дрю.
Я подхожу к машине с пассажирской стороны и открываю дверцу. Пытаюсь разбудить девчонку, спрашиваю, может ли она сама дойти до дома. Она чуть шевелится, открывает глаза. Ее взгляд никак не может сфокусироваться на мне, а потом голова под собственной тяжестью падает на грудь – теперь понятно, что никуда идти она не может. Настя даже не двигается, когда я вытаскиваю ее из машины и на руках несу к дому.
– Ну и гад же ты, Дрю, – бормочу я на ходу.
Он приваливается к машине и вздыхает:
– И не говори.
Настя
Я с трудом открываю глаза и первое время пытаюсь сообразить, где нахожусь. Дается это нелегко, потому что я понятия не имею, и меня это чертовски пугает. Убираю волосы с лица, чтобы оглядеться по сторонам и выяснить, что вообще происходит. Относительно вчерашнего вечера я уверена лишь в трех вещах: какие-то маленькие эльфы взобрались по мне и спутали мои волосы в кучу крошечных узелков; спала я, должно быть, с открытым ртом, потому что в него кто-то влез и там сдох; и меня сквозь воронку засосало в какой-то мультяшный мир, где на голову мне рухнула наковальня.
Я прижимаю руку ко лбу, пытаясь утихомирить стук в голове, пока, не без усилий, принимаю сидячее положение. Я на чьем-то диване. Я на чьем-то диване. Я на чьем-то диване. Как только память возвращается ко мне, я хочу тут же все забыть.
– Доброе утро, Солнышко! – Проклятый Джош Беннетт. Уверена, именно так и записано в его свидетельстве о рождении. Я не успеваю выяснить, что делаю тут и какую игру он ведет, потому что Джош продолжает говорить, не затыкаясь, с деланым радостным волнением. Может, настоящего Джоша Беннетта похитили инопланетяне или забрали те самые эльфы, после того как спутали мои волосы? – Рад, что ты очнулась. А то я уже начал беспокоиться. Тебя ночью таким фонтаном рвало. – Я морщусь – то ли от физической боли, то ли от стыда. Он видит мое смущение, но его это ничуть не останавливает. Напротив, по-моему, подстегивает. – Но тебе не стоит забивать этим свою прелестную головку, – с фальшивой искренностью говорит он, потом замолкает и смеряет меня взглядом. – Пусть сегодня она не такая уж прелестная, а вчера – так и подавно, все равно не переживай. Всего-то понадобилось четыре-пять полотенец, чтобы все убрать, а запах, я уверен, выветрится через пару дней. Надеюсь, твои волосы не слишком запачкались. Я старался как мог,
