спросит – она точно пропала! Лера похолодела.
– А в наше время дни рождения все больше дома отмечали. Или на даче с шашлыками, – Прозоров внезапно улыбнулся и снял очки.
Лера поняла, что самое страшное позади. Он ей поверил!
– И последний вопрос. Где футболку покупали?
Лера уже расслабилась, поэтому вопрос психиатра застал ее врасплох.
– У сына скоро день рождения. Хочу ему такую купить. – Психиатр сверлил ее взглядом.
Она рано праздновала победу. Вот он – решающий вопрос, от которого зависит ее свобода. Если мозгоправ с взглядом Ганнибала Лектора почует неладное, за нее возьмутся всерьез и расколют в два счета.
– Это подарок, – хрипло ответила Лера чужим голосом и по огоньку в глазах психиатра сразу поняла, что выбрала неверный ответ.
– Может, узнать у того, кто подарил? Помните его?
Лера почувствовала, что стены психушки уже готовы сомкнуться у нее над головой. Откуда она знает, кто мог подарить парню футболку? Есть ли у него отец? Мать? Сестра? Дарят ли друзья футболки друг другу?
– Моя девушка, – выдохнула Лера, чувствуя, как все глубже вязнет в болоте лжи.
А еще она вдруг в отчаянии поняла, что все ее хитрости окажутся бесполезны, если придурок в ее теле очнется и примется вопить, что Никита Красавин – это он.
– Наверное, она уже вас потеряла, – мягко сказал Прозоров. – Как ее зовут?
– Лера. Ершова. – Ответ вырвался сам собой. – Она была со мной на остановке.
Медики переглянулись, и Лера заволновалась:
– Что с ней? Она жива?
На миг у нее все помутилось перед глазами при мысли, что ее тело мертво, а она навсегда застряла в этом, чужом, мужском.
– Не волнуйтесь вы так, Никита, – донесся откуда-то издалека голос медбрата. – Она здесь.
– Могу я ее видеть?
Лера резко села на кровати и свесила ноги, вздрогнув, когда вместо привычных ступней увидела широкие мужские лапы. Какой у этого придурка размер? Сорок пятый? Белые кроссовки стояли у кровати, кто-то заботливо снял их, прежде чем ее уложить. А вот носков не было. Босиком он, что ли, ходит?
– Давайте я помогу! – Медсестричка проворно присела рядом, схватила кроссовок.
– Не надо! Я сама…
Медсестра, вздрогнув, уронила кроссовок. Психиатр резко повернулся, впившись в Леру орлиным взглядом.
– Я сам… – в панике выпалила Лера. – А… а…
Все трое медиков испытующе смотрели на нее, а Лера не могла найти ни одного слова, которое бы начиналось на «а» и могло сойти за оправдание ее оговорке. За окном ярко сверкнула молния – словно неумолимый приговор.
– Апчхи! – в отчаянии чихнула Лера.
Но не рассчитала, что ее обычно деликатный женский чих окажется в мужском исполнении оглушительно громким.
Сквозь приоткрытую дверь палаты из коридора донесся звон железа.
– Батюшки! – запричитала старенькая
