сам.
Они засуетились, завертелись на кухне. Захлопали дверцы, загремели сковороды-кастрюли, ударила струя в крутой бок ядреного кабачка-поросенка, развалившегося в эмалированной мойке. Полетели брызги во все стороны, вспыхивая золотыми искрами отраженного света.
– А вина-то больше нет!
– Как нет? Мы чё четыре бутылки приговорили?
– Прикинь, подруга.
– Да ну, не может быть!
– Ага, не может… Вон под батареей все пузыри стоят, пустые.
– Слушайте, я метнусь, еще возьму…
– Димыч, я с тобой. Пошли подышим.
И Лолка с Димой быстро вымелись на лестницу.
***
Оставшись на кухне, Вадим начал священнодействовать. Он, не спеша, вымыл кабачок, обтер зеленое брюшко подвернувшимся вафельным полотенцем. Переложил со стола в раковину грязные тарелки, освободил себе место.
– Катюха, давай морковку почисти и ножик дай, я кабачок порежу. Где у тебя доска?
– Сам знаешь где. Достань.
Катя принесла из прихожей пачку голубого Данхила, прикурила от зажигалки, встала под форточку. Помогать она явно не собиралась. Ну и ладно, что он сам что ли не управится. Вытащил доску из шкафчика, устроился за столом и начал разделывать зеленого круглого поросенка.
– Миску хоть дай.
Она протянула руку, сняла с плиты пустую кастрюлю:
– На.
Вот и весь разговор.
Стучал нож, дым уплывал за окошко.
– Кать, ты чего такая смурная? Катя, Катя, Катери-ина, из-под топота копыт, – пропел Вадим, – напряженная какая-то…
Он вылез из угла, подошел к ней сзади, провел рукой по спине сверху вниз, не обернулась, продолжала курить, глядя в черное зеркало оконного стекла.
– Чё, из-за того, что Димка меня привел? Да, ладно тебе, все ж нормально получилось, сидим, бухаем, лясы точим… Чё ты?
Катя загасила окурок в пепельнице, стоявшей на подоконнике, в синем гжельском чуть пооббитом горшочке с крышкой, повернулась. Вздохнув, посмотрела Вадиму в глаза:
–—Да не, не поэтому… Я еще вчера с тобой поговорить хотела, а ты убежал.
В глазах ее плыли серые тучи, раздумывали, пролиться дождем, мимо пролететь или грохнуть как следует, раскатисто, и чтоб полыхнуло на пол неба, чтоб разбежались людишки мелкие там далеко внизу.
И опять как вчера в музейном пустом коридоре почувствовал он назойливый зуд беспокойства, что-то было в ней, в Катюхе, что-то несла она в себе, вредное что-то, опасное для него, для Вадима. Теперь он ждал, пусть вытащит скорее на свет, покажет.
– Нас с Ленкой послали мягкие фонды описывать. Ленка отчет сдала, а я нет. Вот меня главный хранитель и возил вчера фейсом об тейбл. А знаешь, почему не сдала?
Он уже догадался, но ответил, улыбаясь:
– Нет, откуда… Я и не в курсе, что вы там вообще что-то описывали.
Ладно, не в курсе он. А кто ей, Кате, ключи давал от фондов? Папа Римский? Она, что, на экскурсию
