посидел еще немного, попивая чай и болтая о разном, а потом поспешил на поезд. Скоро и Анна отправилась обратно к Бартоломью. Она обещала провести субботу с Джуди и Джинни. С тех пор как девочки приехали в Лондон, Анна едва успевала с ними общаться. Недавно они прекрасно провели время, играя в теннис и загорая в саду. Решили, что воскресенье нужно провести так же.
Большинство воскресных газет вышло с портретом Уинстона Черчилля, который стал премьер-министром вместо Чемберлена, и с рассказами очевидцев о вторжении немцев в Голландию. Внутрь страны с воздуха сбросили огромное количество нацистских парашютистов, одетых в форму британских и датских солдат. В довершение общей сумятицы голландские немцы, которые жили там в течение многих лет и которых никто не мог заподозрить в сочувствии нацистам, немедленно бросились на помощь германскому десанту. Датчане отступали. Французы и британцы двинулись им на помощь. Но немцы, очевидно, заняли прочные позиции. Газеты опубликовали карту Голландии, на которой ее пронзали черные жирные стрелки со стороны Германии. Заголовок гласил: «Что будет, если Германия захватит Данию и побережье Бельгии?».
Но Джинни сказала, что воскресные газеты обычно все преувеличивают и не стоит все это брать в голову.
В понедельник Анна пришла в «Континенталь», чтобы провести день с папой и мамой. Было очень жарко и солнечно. В такую прекрасную погоду было бы жалко сидеть взаперти. Вдруг Анне пришла в голову идея:
– Может быть, нам пойти в зоопарк?
– И правда! – ответил папа.
Он заметно повеселел после того, как Уинстон Черчилль стал премьер-министром. Папа считал Черчилля единственным человеком, который правильно понимает ситуацию. Мама беспокоилась, что им придется потратить на зоопарк деньги. Но потом признала, что устоять против солнца невозможно. Так что они решили позволить себе расточительность и отправились на прогулку.
Это был необычный день. Анна тысячу лет не была в зоопарке. Песочно-желтые и ярко-оранжевые с черными полосками тигры – будто кто-то вылил на них сверху краску; павлины с невероятными расписными хвостами; обезьяны с грустными глазами в элегантных бежевых шубках – Анна смотрела на них так, словно никогда раньше не видела, и не могла наглядеться. А жирафы! Как можно было придумать такое чудо!
И все это время Анна старалась уговорить себя, какую-то часть своего мозга, не думать о карте в воскресных газетах, о том нацистском ужасе, который просачивался из Германии в другие части Европы, до сих пор считавшиеся безопасными.
Они гуляли по зоопарку почти до вечера. Впечатления настолько переполняли Анну, что ей уже больше не требовалось специальных усилий, чтобы не думать о войне. Как будто долгие часы, проведенные на солнце, что-то изменили, и все уже не казалось таким безнадежным. У мамы и папы тоже на душе полегчало. Папа обнаружил в павильоне мелких кошачьих кота, который, по его словам, был ну вылитый Геббельс. И всю дорогу домой в автобусе папа придумывал, с какой речью этот зверек мог бы обратиться к своим сородичам в Германии и как учил бы их следить, чтобы евреи носили специальные значки. Анна
