выждать этого непрошеного свидетеля, быть может, всей его преступной работы.
В голове его уже возник план нового преступления, как вдруг на более близком расстоянии он разглядел лицо женщины.
Это была она, только что зарытая им красавица…
Панический ужас объял Горбуна, и, вполне убежденный, что он имеет дело с выходцем с того света, борьба с которым была бы бесполезна, он опрометью пустился бежать по направлению к сторожке.
Белая женщина между тем спустилась в аллею, прошла по ней той же легкой, едва касавшейся земли походкой, повернула в глубь сада в противоположном конце и скрылась среди зелени.
Горбун, которому казалось, что за ним гонится «мертвая красавица», бледный, как полотно, дрожащий от страха, влетел в сторожку и скорее упал, нежели сел на скамью.
Пахомыч не спал. Он стоял на коленях перед висевшим в переднем углу большим образом с потемневшими фигурами и ликами изображенных на нем святых и усердно молился, то и дело кладя земные поклоны.
Огарок свечи догорел и потух, и в два окна сторожки глядела белая ночь, освещая фантастическим полусветом незатейливое убранство жилища Пахомыча и Горбуна.
Царила мертвая тишина, нарушаемая лишь стуком зубов все еще не пришедшего в себя от страха Горбуна да шепотом Пахомыча; не сорвалось ни одного грубого слова.
Горбун даже, казалось, смотрел на него с завистью, ища в душе своей силы для молитвы и не находя ее.
Так прошло около получаса.
Горбун пришел в себя.
– Пахомыч… а… Пахомыч… – почти ласково пискнул он.
Старик, последний раз размашисто перекрестившись и положив земной поклон, встал и обернулся к говорившему.
– Ась?..
– Ведь она ходит…
– Кто «она»? – с недоумением спросил Пахомыч.
– Да та, которую мы зарыли…
– С нами крестная сила… Да что ты, Горбун, плетешь несуразное?!
– Какое там несуразное, сам видел ее… идет это по мосту, гуляючи с прохладцей… Насилу убег… до сих пор отдышаться не могу… Напужался… страсть.
– Коли так, грех большой на душу мы с тобой положили… Это ее душенька гроба ищет… Без гроба да без молитвы, как пса какого смердящего в яму закопали. Погоди, дай срок, она еще тебя доймет…
Старик сказал это голосом, в тоне которого слышалось полное убеждение.
Горбун вздрогнул и стал пугливо озираться кругом.
– А я тут, молясь, вот что надумал… Недаром это, сам Господь вразумил меня… Пойдем-ка мы с тобой, Горбун, по святым местам, может, Господь сподобит на Афон пробраться, вещи-то, что снял, пожертвуем во храм Божий на помин души болярыни… может, знаешь, как имя-то…
– Зинаиды, – совершенно машинально сказал Горбун.
– Болярыни Зинаиды, вот ее душенька и успокоится.
– Зинаиды? – вдруг переспросил Горбун, и глаза его снова блеснули гневом. – А ты почем знаешь?
– Да ведь ты сам сейчас сказал:
