тремя банками, или четырьмя, хоть сегодня и среда. Завтра в школу. Сорок лет с гаком, как Трейси бросила школу. Когда она в последний раз ела с кем-нибудь в ресторане? Тот мужик из службы знакомств, пару лет назад, «У Дино» на Бишопгейт? Она помнила, что ела – чесночный хлеб, спагетти с тефтелями, а потом крем-карамель, – но не помнила, как звали мужика.
– Ты необъятная девочка, – сказал он в начале, когда они встретились в баре «У Уайтлока».
– Ага, – ответила она. – Хочешь объять? – Скажем прямо, дальше было только хуже.
Она нырнула в «Супераптеку» за эдвилом от завтрашней головной боли после «Бекса». Девушка за прилавком на нее и не взглянула. Обслужила с гримасой[20]. Украсть из «Супераптеки» – раз плюнуть, куча полезных мелочей, можно кинуть в сумку или в карман – губная помада, зубная паста, шампунь, «тампакс», – неловко даже упрекать людей в том, что воруют: сами же, по сути, приглашаете. Трейси глянула на видеокамеры. Она знала, что в отделе «Уход за ногтями» – слепое пятно. Можно набрать добра на год маникюров, а никто и не догадается. Она осмотрительно прикрыла сумку рукой. В сумке два конверта с двадцатками – в общей сложности пять тысяч фунтов, – которые она только что сняла со счета в Йоркширском банке. Хотела бы она посмотреть на того, кто попробует их стырить, – она размажет его по стенке голыми руками. Что толку иметь вес, рассуждала Трейси, если им не пользоваться?
Деньги причитаются Янеку – он расширяет кухню в таунхаусе, который Трейси купила, продав родительское бунгало в Брэмли. Какое счастье, что они наконец умерли, с разницей в несколько недель, телом и рассудком давно прозевав срок годности. Оба дотянули до девяноста – Трейси уже заподозрила, что они пытаются ее пережить. Состязательный дух в них вообще был силен.
Янек приступал к работе в восемь утра, заканчивал в шесть, работал по субботам – поляк, что тут скажешь. На двадцать лет моложе Трейси и дюйма на три ниже, но стыдно признаться, до чего ее к нему тянет. Такой аккуратный, такой воспитанный. Каждое утро Трейси оставляла ему чай, кофе и тарелку печенья под пленкой. Когда возвращалась, все печенья были съедены. От этого казалось, что она желанна. С пятницы Трейси в отпуске на неделю, и Янек обещал, что к ее возвращению все будет закончено. Трейси не хотела, чтобы все было закончено, – нет, хотела, конечно, сил уже никаких нет, но не хотела, чтобы он закончил.
Может, он останется, если попросить отремонтировать ванную? Янек рвался домой. Сейчас все поляки разъезжались по домам. Кому охота жить в обанкротившейся стране? До падения Берлинской стены их было жалко, теперь завидки берут.
Все коллеги Трейси, мужчины и женщины, считали, что она лесба. Сейчас ей за пятьдесят, а в те времена, когда она, салага, поступила в полицию Западного Йоркшира, там выживали только парни. К несчастью, если убедить всех, что ты здравомыслящая сука, трудно потом показать, до чего мягкая и пушистая женщина прячется у тебя внутри. Да и зачем показывать-то?
К пенсии Трейси нарастила такой панцирь, что внутри почти не осталось места. Проституция, преступления на сексуальной почве, торговля людьми – жестокая
Вопреки названию романа английского писателя Пэлема Грэнвила Вудхауса (1881–1975) «Обслуживание с улыбкой» (
