ясно как божий день.
«Ну, зачем я сказал именно про этот салун?»
Время сжалось, чтобы тут же развернуться пружиной, свободной от любых замков, свистнуло в полете, как пуля из ствола и потекло так же, как песок в часах. Одновременно и молниеносно и медленно.
Бородатая толпа сдвигалась все плотнее. В мозолистых ладонях отломанные ножки стульев, с торчащими гвоздями, отбитые «розочками» горлышки бутылок, кустарного вида «блуды», с остро блестящими гранями лезвий. Им уже наплевать на то, что будет, потому что один из них лежит на полу, в луже собственной крови. Которую пролила вот эта наглая девка, с буферами, торчащими из выпендрежной кожанки. И какая разница, что она с пацаном из патруля? Они хозяева города, его кормильцы и поильцы, и если не убьют, так покалечат за друга, с которым вместе дышали угольной и каменной пылью в забоях. С которым выпита не одна бутыль и оттрахано немало местных поблядушек. За него – нужно сейчас превратить эту троицу в кровавую квашню. Пистолеты? Да что там, ну одного, ну двух. А потом бутылки попадут стрелкам в головы, толпа навалится и все, там уже можно будет просто месить безвольные тела ногами. Хотя месить, наверное, они будут именно тощую нахалку с косичками и придурка в форме.
Сисястую девку толпа хочет забрать с собой. Попользовать где-нибудь в одном из темных переулков, а уж потом разобраться, забив ногой ту самую глиняную бутылку ей в…
Все это на лицах, перекошенных от невыпущенной злобы, накопившейся усталости и безумного страха, который так силен под землей. Все это в глазах, налившихся кровью, видевших то, как лежат изломанными чучелами тела тех, кто погиб в забоях, пока здесь такие вот малолетки патрульные трахают наглых баб в кожаных костюмах. Все это на языках и губах, сейчас орущих матюг за матюгом, подзадоривающих друг друга и заставляющих кого-то сделать первый шаг, наплевав на кусок свинца в стальной оболочке, который получит первый.
Енот смотрел на трех шахтеров, стоящих позади толпы, орущих громче всех, заставляя эту озверевшую толпу делать то, что сейчас должно произойти.
Всего три человека, командовавшие теми, кто уже не понимал, что сейчас начнется стрельба, и салуне будет пахнуть не только спиртом, табаком и кухней. Что в воздухе сначала завоняеет сгоревшим порохом, а чуть позже терпким запахом крови. Толпе уже наплевать на это, а те трое, ее вожаки, умело подстегивали.
И еще он заметил побелевшие костяшки на пальцах Медовой, сейчас выставившей пистолет прямо перед собой и водящей им из стороны в сторону. Понял, что кинется вперед, стараясь загородить эту смешливую девчонку, чтобы она хотя бы попыталась убежать. И осознал, что она останется здесь, отстрелявшись до последнего патрона, пытаясь вбить маленький твердый кулачок в чье-то оскалившееся лицо с веником бороды. И наверняка будет потом лежать, неузнаваемая и превращенная в кровавую сломанную куклу.
Увидел, как расширяются глаза выскочившего в зал Боровика, держащего в руках дубинку. Следил, не понимая,
