было бы предложить ей чай – но она явно чувствует себя здесь увереннее него, и Артём спрашивает – не зная точно, услышит ли она его за музыкой.
– Какой твой дар?
Наверное, это не то, что стоило бы спросить – стоило бы спросить, что она делает здесь, представиться или сначала завязать разговор на другую, отвлеченную тему, но Артёму вдруг невероятно интересно – сколькие считают, что обладают даром. Девочка поднимает на него хмурый взгляд – значит, слышит, но взгляд её не теплеет, признавая в нём знающего их секреты.
Не вынимая наушников, она смотрит ему прямо в глаза и отвечает:
– Я умею летать.
– Летать? – хмыкает Артём, но она не улыбается в ответ его улыбке.
Легче поверить в связь Пашки и дождя, чем в то, что она может подняться и слететь вниз из окна высотного дома – или не легче, и ощущение реальности плывет; расползающимся сознанием – и Артём спрашивает, как если бы действительно можно быть сделать что-то, что сделает её слова осуществимыми; возможными, как возможен Туман, способный тебя задушить.
– Летать, да? Покажи, как ты летаешь?
Ксюша фыркает, не отвечая, и отворачивается от него, вновь теряя интерес. Может, слова его прозвучали издевкой – конечно, прозвучали, и Артёму вдруг хочется извиниться за бестактность, даже если не верит ей. Он не успевает обдумать это как следует – никогда не мнивший себя экспертом в общении с подростками; не успевает потому, что другой отвечает за девчонку – обволакивающий холодный голос, раздавшийся от двери.
Он тихий – весь, тембром, интонацией, тихий – но мурашки ползут по спине.
– Не стоит без нужды пользоваться своим даром.
***
– Добро пожаловать.
– Здравствуйте…
Артём как-то сразу понимает, что это Луис – обладатель странноватого имени, хотя нельзя назвать его столь уж поразительно необычным. Худощавый мужчина – старше их с Пашкой, но младше сорока пяти. Он выглядит усталым – но не до измождения, и под глазами круги – но не до черноты. Он одет в темные брюки и темную водолазку – простые, явно когда-то дорогие, уже не отглаженные, но еще выглядящие прилично – и по одежде его, как по нему всему, нельзя сказать ничего определенного.
Он стоит ровно, смотрит спокойно, и легкая улыбка коверкает его губы – словно вымученная через зубную боль. Артём заставляет себя улыбнуться в ответ и пожать протянутую ладонь. Касание легкое, сухое и прохладное – скорее приятное; никакое – и потом, спустя много, много дней Артём узнает – ни в коем случае не стоило касаться его руки.
– Прошу прощения за свой вид, сегодня мне не удалось поспать, – говорит он тем же тихим голосом, и, словно извиняясь, приподнимает брови. – Много звонков, много работы. Туман становится всё злее. Он забрал двоих на этой неделе и заразил еще одиннадцать по всему миру.
Пашка приходит с ним, и, не спрашивая, снова ставит чайник и заливает кипятком кружку растворимого
