турецкого «рахат-лукума», Броутон. Он создан, чтобы поднимать настроение, переносить тебя в другое место и другое время. Это напоминает воплощение мечты, – тихо произнес Линдсей, вспоминая порочные грезы об Анаис, томившие его все эти годы. Страстные, чувственные мечты о том, как он занимается с ней любовью всеми возможными способами. Мечты о пылких любовных ласках и горячих, неистовых плотских утехах.
– Боюсь, единственный турецкий рахат-лукум, которым я балуюсь, присыпан сахарной пудрой.
– Перестань быть таким отсталым, лучше закури! Пустишь облако дыма, и с тобой начинают твориться чудеса, понимаешь? «Волшебный туман» прогоняет хандру, рождает веру в лучшее, превращает страх в смелость и делает молчуна красноречивым. Тебя поразили бы вещи, которые ты можешь вообразить, когда дым ласкает твое лицо. Черт, ты даже можешь обнаружить давно дремавшего поэта под собственной добропорядочной оболочкой.
– К сожалению, у меня совсем нет воображения, – проворчал Броутон.
Линдсей не был поэтом, но он определенно обладал живым воображением. Даже теперь, когда кровь загустела и медленнее потекла в жилах, Линдсей мог представить Анаис, стоящую на коленях, ублажающую его член своим ртом. Линдсей хотел видеть, как этот восхитительный розовый ротик обхватывает его толстый ствол. Он мечтал наблюдать за тем, как член блестит от прикосновений ее влажного рта и пульсирует от нетерпеливого желания обильно разрядиться на ее полные вздернутые груди.
– Мне не нужно ничего, чтобы расслабить свое сознание, благодарю. Да и тебе тоже, – принялся читать нотации Броутон. – Слушай-ка, а тебе уже не достаточно? – спросил он, и в его голосе вдруг послышалось беспокойство. – Ты выглядишь так, будто вот-вот уснешь.
– Не-а, – улыбнулся Линдсей, чувствуя себя обмякшим и расслабленным. Он мог уснуть, прямо в объятиях Анаис – собственно говоря, он так и сделает сегодня ночью, сразу после того, как хорошенько позанимается с ней любовью. Этой ночью он собирался пригласить ее домой – на диван, заваленный подушками. Он похитил бы ее, свою одалиску, и забрал в свой гарем. Он собирался раздевать ее, ласкать языком, жадно поглощать ее долгими часами.
Линдсей планировал все это с ней, своей возлюбленной, своей второй половинкой, ожидая ее и того момента, когда сделает ей предложение – это будет нечто запоминающееся, особенное. Линдсей представлял, как будет держать Анаис в своих объятиях – изнуренную ласками, обессилевшую после страстной разрядки. Он воображал, как склоняется над любимой и нежно целует ее, предлагая руку и сердце. Но эта блаженная картина тут же сменилась ярким ощущением погружения в ее мягкое, распахнутое, ждущее, чтобы им овладели, тело. Линдсей уже видел себя, толчками продвигающегося глубоко внутрь, властно заявляя права на Анаис и наблюдая, как ее губы приоткрылись от блаженства. Он снова погрузился бы в нее и прошептал свое предложение. «Да, определенно, это должно произойти именно так», – подумал Линдсей, и эти мысли заставили его член томительно напрячься. Он сделает предложение, пронзив Анаис
