слуг, жён и домашних животных. Одна смерть влечёт за собой другую.
Хороня покойника, люди всегда думали, что отправляют его на новое житьё, но гораздо хуже настоящего. Поэтому одевали покойного в самое лучшее и клали в могилу с ним всё, что ему было нужно при жизни. До сих пор посетители кладбища носят на могилы покормку.
В гробу у отца лежали искусственные цветы (живое – живым, мёртвое – мёртвым), золотой перстень с его инициалами, который невозможно было надеть на окоченевшие пальцы, часы – подарок моего деда на совершеннолетие отца, новый бритвенный станок «Gillette», который я подарил на день рождения, и папа так и не успел им воспользоваться.
После смерти отца я понял, насколько сильно его любил. Больше всех на свете любил отца и брата. Не думал об этом, пока они были живы, но остро почувствовал, как не хватает обоих, когда их не стало.
Гроб в могилу опускают четыре человека. Для этого используют две шестиметровые ленты из вафельной полотенечной ткани. Они продеваются под деревянным ящиком между табуреток, и с их помощью мертвеца поднимают над сиденьями и опускают в свежевырытую двухметровую яму. Ткань перекидывают через шею, и одной рукой человек медленно отпускает её меж пальцев, а другой поддерживает, страхуя, чтобы она не выскользнула из рук совсем.
Действия всех четырёх должны быть согласованы: одно неверное движение – деревянный ящик перекосится, лента выскользнет из-под него, и гроб упадёт наземь.
В день похорон шёл дождь. Даже не дождь, а ливень.
Погода стала портиться с утра. В семь часов заморосило. Я сидел на кухне у открытого окна и смотрел, как асфальт на дороге покрывается мелкими крапинками. Воздух был холодный, как всегда по утрам, и густой: на расстоянии сотни метров ничего не было видно, кроме силуэтов домов, которые вырастали прямо из тумана.
Где-то рядом дворник подметал мусор.
Под тремя слоями бетона надо мной возвышалось небо, а за тонкой стеной стоял деревянный ящик с отцом. Рядом с ним горбилась на стуле мама и долгим взглядом изучала лицо мёртвого человека.
В комнате висел трупный запах. Балконная дверь была открыта нараспашку, но это не помогало: в ноздри всё равно лезла тошнотворная сладость покойника. Нас отговаривали оставлять тело дома на ночь, но мама настояла на своём. Она считала, что предаст мужа, не воздав ему последних почестей.
На диване, как привидение, сидел брат и громко щёлкал шариковой ручкой. Так он успокаивал нервы. Казалось, кроме меня, его никто не замечал. Возле открытого окна на кухне я не мог слышать его, но слышал настолько отчётливо, будто ручку терзали возле моего уха.
Пройдёт год, и тело брата будет лежать на тех же табуретках, в той же комнате, на том же месте, где раньше был отец. А я на краешке стула возле него усилием воли буду сдерживать слёзы.
К двенадцати дождь усилился. Из маленького небесного недомогания превратился в слёзный траур, а к двум часам дня повелитель воды захотел построить стену из дождя. По неровностям дороги поползли лужи, стволы тополей
