Аня. И тебе придется это пережить. Ты же не можешь не пойти туда? Ты никогда себе не простишь. Попрощаться же надо! Надо, Аня. В конце концов, она, эта девица, не виновата. В чем она виновата перед тобой? У нее тоже горе, и побольше, чем у тебя. Она осталась одна с двумя детьми.
– Ты предлагаешь ее пожалеть? – Ане казалось, что она сейчас задохнется от нового горя, от всего, что на нее обрушилось.
– Нет, я тебе это не предлагаю! – твердо ответила Карина.
– Но я не смогу, не смогу смотреть на нее. – Аня захлебывалась в слезах.
– А ты не смотри. Смотри на меня. Или – вообще в никуда. Но пойти надо. Надо, Аня. Пойти и проститься. А прощать или нет – это дело второе. Оставь прощение на потом. Что сейчас об этом?
– Но почему ты молчала? Почему сказала только сегодня?
– Не решалась. – Кара помолчала и добавила: – Тебя жалела. Себя. Все, все, Анечка! Давай одеваться. День сегодня тяжелый. Ужасный сегодня день. Но мы его переживем. А куда денемся? – Она принялась доставать из шкафа Анины вещи. – Так, надевай эту юбку и эту блузку. Да-да, черную. Не белую же. Все, вставай, моя дорогая. Пора. И вот, выпей, станет полегче. – Карина протянула ей таблетку.
В машине Анна уснула.
Тот день она помнила плохо – как будто на ней были очки с чужими диоптриями. Или в глаза насыпали песка. Все расплывалось, четкого фокуса не было, и краски казались почти не различимы – все выглядело серо-черным или бурым, грязно-коричневым.
Потом, когда она пыталась вспомнить этот ужасный день и разложить его по минутам или хотя бы по часам, то вспоминала немногое: вот Сашенька осторожно и бережно выводит ее из машины. Каринка рядом – поправляет на ней платок. Зачем ей платок, зачем? Сроду она не носила никаких платков! Она и сейчас срывает его – темный чужой платок – и бросает на пол. Но Каринка поднимает его и засовывает в свой карман, приговаривая:
– Не хочешь – не надо, Анечка! Только не нервничай.
Помнит полутемный зал, приглушенную музыку – кажется, знакомую. Бах? Или Бетховен? Она не могла вспомнить и начала нервничать – как же так, такая знакомая мелодия! В центре зала – гроб на постаменте. Блестит, сверкает даже – черный лак, какая глупость! А, это преломляется свет! Она подняла голову и увидела огромные старые люстры – такие большие и тяжелые, что стало страшно: не дай бог, рухнут! Что тогда будет? Господи, да всех накроет и раздавит! Какой кошмар!
Ей стало тревожно и зябко, и она повела плечами и испуганно посмотрела по сторонам – Карина, Сашенька? Они, слава богу, здесь – Саша стоит у нее за спиной, а Каринка? А, вот она! Разговаривает с каким-то мужчиной. Шепчет ему что-то на ухо, не сводя с нее глаз.
Кто это – ее давний знакомый? Вообще народу прилично. Даже много. Зачем они здесь, почему? Все в черном или темном, переглядываются, тихо переговариваются, разглядывая ее.
Да наплевать. Пусть смотрят. Ей совершенно на все и на всех наплевать. Господи, для чего она здесь? Гроб… Да, это похороны. Только – чьи? Она прищуривается и пытается
