Киреев не готов. Дважды был мужем. Хватит. Но и клубы до тех пор, пока не укомплектует вверенное ему подразделение, отменяются. Вышестоящее начальство так и говорит: «Не можешь организовать работу, найти людей, которые пахать будут, вкалывай сам. Ты в большей степени старший опер, а начальник отдела в меньшей».
Киреев закрыл окно, подошёл к сейфу, открыл его, достал оттуда старое, недавно вернувшееся из Министерства оперативное дело по факту обнаружения двух сожжённых трупов в машине за деревней Журавкой. Он сел за стол, открыл дело. Полистал и закрыл. Никакие мысли в спящую голову не лезли. Киреев взглянул на часы над входом, показывавшие обеденное время, встал из-за стола, убрал дело обратно в сейф и, опечатав его, вышел из кабинета. Домой. Спать.
Подолгу простаивая в безумно надоевших своей неотвратимостью пробках, Вячеслав Николаевич не переставал думать о Рассказове. Старого знакомого он не узнавал. Встречи с ним не ожидал, но за прошедшие годы вспоминал о нём не раз, и только хорошо, а иногда, сам удивляясь неуместным мыслям, представлял, как они встретятся. И потому ещё больше, чем сама встреча, неожиданным оказалось для Вячеслава Николаевича то, что прошлой ночью он встретил отнюдь не своего наставника. Всегда уравновешенного, уверенного в каждом своём слове и действии, любящего поболтать о том, о сём, побалагурить и справедливого до мозга костей. Киреев чувствовал, что между ним и Олегом осталось что-то недосказанное, и тяготился этим. Вячеслав Николаевич понимал, в случившемся много лет назад, его вины нет, и, всё же, чувствовал себя виноватым. Хотя бы в том, что промолчал, когда ему сказали, молчать. И даже не сказали прямо, а так, дали понять, что неразумному стажёру лезть во взрослые разборки не надо. Не зная, как поступить правильно, Киреев предпочёл слушаться командиров. Так в армии учили, в Кремлёвском полку. Самих горцев на войну, шедшую в родных им аулах, не брали. Так Олег говорил, неохотно вспоминая о войне и всерьёз ругая стажёра за вопросы, много ли боевиков он завалил. На этот вопрос Рассказов так ни разу и не ответил. Но Киреев уважал его настолько, насколько можно уважать самого прославленного человека и с которым недолжно быть ни единого, даже самого незначительного намёка на недопонимание. И по этой причине Вячеслав Николаевич прошлой ночью, неожиданно увидев Олега, обрадовался. Он выжидал момент, когда можно будет отозвать Рассказова в сторону и, наконец, объясниться с ним, и сделал это сразу, как только стало возможным, но результат беседы лишь добавил вопросов. Вчера ночью он увидел не того Рассказова, которого знал, а невростенника, в отчаявшемся взоре которого сидел раздавленный своей же непогрешимостью человек. Вячеслав Николаевич понял, Рассказов сбежал не только из родного городка, он изо всех пытался убежать от себя, но не мог, и винил в этом весь окружающий Мир, и его, своего бывшего стажёра, если не в первую очередь, то и не в последнюю. И когда Рассказов убеждал, будто бы всё забыл и сумел начать новую жизнь, без прошлого, он врал. Прежде всего, себе самому. Потому и отказался разговаривать, криком воспринимая каждое слово.
Познакомились они совершенно случайно. Вернувшийся со срочной
