фонарем обшарьтеВесь подлунный свет,
Той страны на карте -
Нет, в пространстве – нет.
Выпита как с блюдца:
Донышко блестит!
Можно ли вернуться
В дом, который – срыт?
И щемящее, горькое окончание, откликнувшееся в иных временах, в будущем:
Той, где на монетах -
Молодость моя,
Той России – нету,
Как и той меня.
Все-таки он вернулся в ту Россию. И пусть он, действительно, был уже не тем, а иным, но он – вернулся…
Сулимов был послан ему судьбой и принес воздаяние за не сложившуюся жизнь. Нельзя попасть в две тысячи восьмой? Ну, так что ж? Ему хорошо здесь, в собственном прошлом, и очень замечательно, что он вынужден остаться здесь, в собственном прошлом…
Правда, эйфория вскоре прошла, но на душе у Кононова все равно было гораздо легче, чем несколько часов назад, ранним утром, в коридоре универмага.
…Центральная часть города осталась далеко позади, а он все шел по направлению к рабочему району фабрики «Пролетарка» параллельно текущей неподалеку за домами Волге и параллельно трамвайным рельсам, по которым то и дело проносились, обдавая его теплым ветерком, прыткие красно-желтые чехословацкие «татры». Конечно, на трамвае он давно бы уже добрался до нужного ему места, но денег у него не было, а ехать «зайцем» он не хотел: и неудобно – в сорок-то лет! – и на контролера запросто нарваться можно. Лучше уж пешком; хоть и долго, зато – без лишних проблем.
Солнце поднималось все выше, ощутимо припекая, и неплохо было бы чего-нибудь съесть… Кононов тешил себя мыслью о том, что скоро сможет быть «и сыт, и пьян, и нос в табаке». Выпивкой, правда, он баловаться не собирался, но плотный завтрак предвкушал – пусть даже и в самой заурядной столовой.
Очередной красный Ильич в красной кепке, подцепленный вместе с «Авророй» на углу улицы Лизы Чайкиной, указывал точнехонько на расположенное в сосновой роще Первомайское кладбище.
«Верной дорогой идете, товарищи!» – усмехнулся про себя Кононов и повернул в указанном вождем революции направлении.
Не сбавляя шага, он миновал устроившихся на табуретках и складных стульчиках вдоль тротуара женщин с букетами цветов – ему пока некому было нести эти букеты. Пока… Могила отца, а потом и могила мамы появятся на этом кладбище еще не скоро. Возможно, даже позже, чем его собственная могила… Ему, Андрею Кононову, сейчас сорок, а его отцу – всего тридцать три. И оставалось еще двадцать два года до того рокового тысяча девятьсот девяносто третьего…
Сосны закрыли солнце, пахло хвоей, где-то в вышине стучал дятел. Городской шум отодвинулся и растворился, и песчаная дорога, усыпанная растопыренными шишками, вела к черным прутьям ограды и приоткрытым кладбищенским воротам.
В это обычное утро обычного рабочего дня на кладбище никого не было. Кононов в полной тишине пробирался между оград, памятников, надгробных плит и крестов и чувствовал себя очень и
