международного скандала. Но баржа, крадучись как вор в тихой украинской ночи с бездонным звездным небом при свидетельстве молодого месяца, продолжает ход. Её упорно подталкивает призрак-буксир.
Не то чтобы страшно. Скорее глупо. Бессмысленно.
Пологий берег в ивах. Здесь, должно быть, совсем мелко. Баржа чудом не скребет днищем дно. Горят костры. Там, за ивами, совсем недалеко от кромки воды поют и танцуют вокруг костров.
На берегу, совсем у кромки, стоит старушка в темной шерстяной юбке, серой кофте поверх блузы, красном цветочном платке с синтетическими золотистыми нитями, повязанном на голову как обычно она это делала – узлом под затылок. Баржа почти у берега – так близко, что можно сойти. И нельзя, нет возможности коснуться земли, не нарушив с десяток норм международного права. Нельзя обнять бабушку, нельзя поговорить, разве что шепотом, украдкой, совсем недолго, пока баржа притормаживает. Она молча улыбается выгоревшими почти добела когда-то светло-голубыми глазами и протягивает венок.
В нем 12 цветков: подсолнух для благополучия, бессмертник для здоровья, мальва ради надежды, тысячелистник для силы, барвинок – любви, василек – верности, ромашка – юности, калина – красоты, любисток – чистоты, хмель для ума, вишня во имя материнской любви и магические маки. Атласные ленты – желтые, голубые, синие, зеленые, красные – струятся ярким легким полотном, опускаясь почти до воды.
Глава 1. Свежая кровь 12-го этажа
На вторую неделю жизнь в здании Центра анализа и экспертизы затаилась в ожидании. Локомотив, двигавшийся по инерции первые дни, начал сбавлять обороты, и вскоре завис. Иссяк поток поручений, приходивших из Большого дома десятками. Те, кто их выдавал, либо исчезли, не прощаясь, либо сами замерли до новых вводных.
Если бы кто-то с верхних этажей решил спросить у местных старожилов – коменданта и двух его подчинённых по технике безопасности, они бы рассказали, сколько раз такое проходили. В среднем каждые 3-4 года. Однако все трое жили своей жизнью за проходной, прямо не сворачивая, под арку мимо лифтов и гардеробной, далее направо (не перепутать с дверью в вентиляционную шахту!), налево и ещё раз направо в кабинетах 101 и 102 – строго с 09:00 до 18:00, по пятницам – до 16:45. Поэтому их никто не спрашивал, и обитатели первого этажа привычно гоняли чаи.
Жизнь 12-этажного здания находилась в прямой зависимости от Большого дома. Когда там, в Большом доме, менялись начальники, обновлялся состав обитателей Центра. Кадровая текучка была привычной и для обыденной жизни, но во времена перемен ускорялась в разы.
Свежая кровь заселяла Центр, само собой разумеется, начиная с 12-го этажа. Прежний руководитель перемещался в Большой дом и уводил за собой ближний круг (такое случалось редко и считалось оптимистичным вариантом), либо, что случалось чаще, исчезал в пространственно-временном континууме столицы. Сведения о его передислокации становились к 9-му этажу непроверенными слухами, а ниже и вовсе растворялись в рутине повседневности. В любом из вариантов новые обитатели начальственного этажа въезжали в здание со своим самоваром, включая собственное видение стратегических и тактических задач, коррелируемых с личным видением обитателей Большого дома. Это, само собой, подразумевало и обновление состава этажей ниже.
Как правило, новое видение отличалось от старого в пределах погрешности, но кого это волновало.
К пятому этажу волна перемен теряла скорость и упиралась в этажи, сдаваемые последние десятилетия в аренду. Этот оплот стабильности сохранялся в буре перемен, исключительно благодаря договорному праву. Каждый новый начальник Центра рано или поздно приходил к мысли обновить арендаторов, но везло лишь тем, на чьё время договор аренды истекал.
До первого этажа, куда много лет назад были выселены комендант с его нехитрой боевой командой, доходили только отзвуки. Посему с первого этажа путь на выход оказывался сугубо добровольным, и за последние почти 30 лет этим правом воспользовались только дважды, причём оба раза в связи с пенсионным возрастом. Какая никакая, но стабильность у самых Чистых прудов. Однако ж ни войти, ни выйти из здания без ведома коменданта не представлялось возможным: каждый новый сотрудник при поступлении на работу должен был пройти инструктаж по технике безопасности (просто поставить подпись в журнале), а увольняясь, – сдать пропуск. Так что обитатели первого этажа всегда одними из первых видели масштабы очередной пересменки. И уж точно были единственными в здании, кто видел перемены в ретроспективе.
Они не знали точного ответа разве что на один вопрос: чем, собственно, занимается Центр.
На этот вопрос не мог однозначно ответить ни один обитатель здания. Каждый конкретный человек понимал, чем занимается именно он, максимум – его управление, но понятия не имел, что делает обитатель соседнего кабинета. Хотя в общем-то всем было всё равно: соседи менялись, занимая рабочую площадь ровно столько, сколько того требовалось начальству, после чего не прощаясь исчезали, а в их кабинеты
