разворочено и яростно втоптано в густую, талую грязь, по которой, чавкая сапогами в обмотках дорог, проходил плотной мрачной колонной полк Березина, проходила и рота Танкаева. Кое-кто из солдат на ходу воровато крестился, пришпорено проходил, не оглядываясь, запекая на обветренных губах мамкину молитву. И после долго берегли угрюмое молчание, пробираясь по узким бурым от крови прогалинам, спеша уйти от гнетущих воспоминаний увиденного. Да куда там!.. «От хрена уши…» И справа, и слева, и впереди, – картины всё были те же…
Что ж…в прифронтовой полосе – свои клейма, свои чеканы: в Графской, Кочетовке, Давыдовке и Масловке каждый второй дом был разрушен; тут и там огромные ямищи в виде воронок, искорёженные подбитые танки, пушки, перевёрнутые повозки и санитарные фуры; уткнувшиеся радиаторами в землю автомашины, завалившиеся набок обугленные бронетранспортёры. По корявым обочинам большаков – пшеничные поля, взрытые-перепаханные осколками мин и снарядов. Тут от века засеивалась пшеница крупноколосая, овёс с тяжёлыми осистыми кистями крупных зёрен.
– Ах, ты холера…Порода сучья!.. – сокрушались и скрежетали зубами солдаты, с детства знавшие плуг и тяжёлую судьбу хлебороба. – Тутось сеять бы подобру, а потом косить богатые хлеба…А кому? Кому, мать их еть!..
– Да-а…Война, брат, не мать родна…
– Сволочи! Даве, на повороте, видал дом? Зверьё голимое. Даже детёв грудных не жалкуют. Веришь? Зубами рвать их готов…га-дов… – пулемётчик Сысоев, состоявший из желваков и очугуневших скул, в бессильной яри сжал побелевшие костяные кулаки. Ядрёно и зло сыпанул матом.
– Погодь, земеля! Успеешь ишо зубы об ихни ремни да пряжки, каски да фляжки до самых десён стереть. Эх, ма-а!..Чую, браточки, приготовил нам фриц биточки по-воронежски…Чую, кровёй харкать-срать будем.
– Семянников! Клюв закрой! – огненный взгляд ротного Танкаева обжёг рядового. – Что ты «чуешь»…Об этом, ты, своей бабе под одеялом, после войны расскажешь…если доживёшь. – Р-рота! Подтя-ни-ись! Взводные, дер-ржать стр-рой!
Глава 3
Рыскавшая впереди разведка донесла: «Впереди город…»
Колонна на ходу перестраивалась, удлинялась, свивалась в плотный железистый жгут. Батальоны шли ходко, без огней, без алых угольков самокруток. Разговоров тоже не было слышно, – только хруст талого наста, ритмичное чавканье солдатских сапог да временами приглушённый звяк столкнувшихся котелков.
Комполка Березин, верхом на саврасом коне, ровной упругой ступью задавал темп движения. Напрасно не загонял пехоту, берёг силы для трудного перехода, старался учитывать каждую мелочь. Его окружали отборные, испытанные, колыхавшие ручными пулемётами и автоматами бойцы, готовые в любой момент дать встречный бой, укрыть телами своего командира.
…Теперь, издали всем хорошо был виден раскинувшийся на холмах Воронеж, подсвеченный всполохами и зарницами взрывов. Ночной город гудел,
