style="font-size:15px;"> – Узнал,– говорю.
– Конечно, такую морду хрен забудешь,– усмехнулся он,– может ещё и как зовут помнишь?
– Ты что меня, Полпальца, совсем за лоха держишь?– возмутился я, или, вернее, сделал вид, что возмутился.
– А черт знает, что у тебя там в башке теперь,– Полпальца отлепился от стены, вразвалку, солидно покачиваясь на каждом шаге, подошёл ближе, заглянул в раскрытый футляр,– эх ты, знаменитость залетная. Что, даже на бутылку не наиграл? Поделом тебе. В следующий раз думать будешь перед тем, как на дело идти, не посоветовавшись с коллегами по цеху и вообще- старыми знакомыми. Понял?
– Понял.
– Я твое "понял" на хую помпонил,– доверительно, с отеческой укоризной сообщил Полпальца,– пойдем, малый. Тут сегодня ты все равно каши не сваришь. И завтра не сваришь. В этом переходе тебя только менты принять могут.
– Куда пойдем?– спросил я, покорно пряча инструмент обратно в футляр, и, в общем-то, готовый уже ко всему.
– За встречу по маленькой для начала.
И, прочитав все по моему лицу, пояснил:
– Не боись, малый. Я ставлю.
***
– Работа не пыльная, место хорошее,– говорит Полпальца, разливая остатки второй бутылки по рюмкам,– на первое время тебе перекантоваться- самое то!
Я блаженно откидываюсь на спинку стула, прикрываю глаза. Хорошо. Впервые за долгое время хорошо прямо совсем, целиком, без отвратительных и вездесущих "но". За окном опять моросит, по улицам носятся безликие, мокрые, скользкие силуэты в куртках, в пальто, в плащах. Они зябко ежатся под навесами автобусных остановок, хмуро курят, отгородившись от слезливого неба черными зонтами, спешат к метро, шлепая по лужам и неумело, по-детски матерясь вслух или про себя. А я- здесь, и мне хорошо. На кухне много тепла и света, пахнет едой, кофе, и ещё какой-то обжитостью что ли- сразу становится ясно, что сидишь не в съемной квартире, пригодной лишь для вынужденного пребывания, а в чьем-то настоящем, уютном доме, в чьем-то маленьком, тайном мирке, существующем вопреки законам большого, сырого и злого мира. Тело мое накормили и напоили, душу как следует отжали, просушили, и теперь весь я сочусь густой, медовой благодарностью.
– Пьем,– кряхтит Полпальца.
– Пьем,– соглашаюсь я.
Даже опьянение здесь приходит не так, как обычно- не бьёт по затылку внезапно обвалившимся потолком, а тихо подкрадывается сзади, и как чуткая, любящая женщина нежно обнимает за плечи, шепчет на ухо святые непристойности…
Спустя секунду Полпальца возвращает свою пустую рюмку на стол, погружает мясистую кисть в пузатую банку, и короткие пальцы его начинают охоту за вертлявым и своенравным огурцом, то целиком исчезающим в мутном рассоле, то вновь появляющимся, и никак не дающим завладеть собой. Я без особого упорства стараюсь вспомнить, откуда взялось это прозвище- Полпальца? Ведь все пальцы на обеих руках у него в целости и сохранности…
