style="font-size:15px;"> Через пару дней кардинал Виссарион послал за Анной закрытую повозку. Паоло сопровождать ее не пригласили. Карета долго петляла по узким улицам и остановилась возле большого дома. На крыльце ее встречал кардинал. Он проводил Анну внутрь и без особых церемоний представил Зое Палеолог. Наследница великой империи оказалась полноватой особой легкомысленного вида с приятным выразительным лицом. Она оживленно болтала с окружавшими ее молодыми людьми, иногда переводя заинтересованный взгляд на Анну и благожелательно улыбаясь. Девушка внимательно выслушала Виссариона. Потом еще с минуту поболтала, следом, очаровательно улыбнувшись, приказала оставить их одних.
Оставшись наедине с Анной, она так же внезапно прекратила улыбаться. Молчание затянулось. Зоя о чем-то размышляла, остановив на своей гостье изучающий взгляд непривычно больших карих глаз. Та спокойно ожидала, ей было все-равно, первый шок прошел, и она словно заледенела, как-будто мозг ее покрылся инеем как защитной оболочкой, стараясь выдержать и не поддаться безумию отчаяния.
– Итак, если ты останешься в Италии, тебя убьют? – наконец полуутверждающе-полувопросительно произнесла наследница Палеологов.
– Да, – просто ответила девушка.
– Замечательно! – с удовлетворением заявила Зоя.
Анна оторопела и изумленно вскинула брови.
– Значит для тебя нет дороги назад! – продолжила как ни в чем не бывало наследница Палеологов. – Мы, моя дорогая, отправляемся в один конец, и возврата нам не будет!
Пять лет спустя… (Москва, октябрь 1477 года)
Который год сидела в Москве чужестранка коварная, змеюка подколодная Зоя Палеолог. Хоть имя свое змеиное Зоя на русское Софья сменила, но русским именем ведь подлую, чужую душу не выправишь. Пятый год плела интриги, устраивала заговоры, душила одну за другой вольницу боярскую. На чужой, византийский манер жизнь русскую организовать вздумала. "Так ведь разве правое это дело – уставы дедов и прадедов на греческие порядки менять! – раздумывал, покачивая головой, дворянин Государева двора Михаил Степанович Лыков. – От Византии ихней ничего не осталось, который год бусурманин в Царьграде сидит. А Москва-матушка стояла и стоять будет". Горькие думы одолевали Михаила Степановича со вчерашнего вечера. Обидел его Гусев, молодой щенок византийской принцессы, еще как обидел! Перед всеми унизил. Вперед него к великому князю подошел с докладом и спиной еще заслонил, да так Лыкова и не видно было, как будто он не дворянин Государева двора, а совсем никто. А потом еще и перебил, когда Лыков слово перед Иваном Васильевичем держал, вроде бы как поправил.
Лыков снова вздохнул и помотал головой. Думушки заворочались тяжелыми каменьями: "Вот беда-то! Не было лиха, так черти заморские, папа с кардиналами своими, полный короб наволокли, как придумали в невесты князю Зойку эту поганую предложить! Не иначе как извести начисто веру истинную, православную, порешили. А князь у них как паинька на поводу пошел.
