Пуля со смещенным центром тяжести – это не миф. Кому-то очень хотелось, чтобы она была мифом. В учебнике вы это не прочтете.
– Как вы думаете, профессор, он будет жить?
– Дурацкий вопрос для будущего хирурга. Но я отвечу. Мы за Бога работу не делаем. Но мы должны сделать все, чтобы оттянуть его встречу с Богом. Душу пуля не задела.
– Душу? Семен Борисович, вы шутите? Где ж она находится, эта душа?
– В «венериных железах», болван! Ну-ка, найди, где у этого красавца «венерины железы»? Не найдешь, к зачету не допущу.
– Вы шутите, Семен Борисович? Какие же у него могут быть «венерины железы»?
– Мда, – упал голос сверху. – До чего же современные студенты измельчали. Где у тебя, болван, «железа сатира» расположена? Отвечай, иначе до резекции не допущу.
Сверху посыпался смех, тяжелый и желтый смех, от которого тошнило, и дрожал серый забор, уходящий в далекую перспективу.
Сергея держали на сильных обезболивающих. Сколько мужчина находился в бреду на койке, в состоянии странного полубодрствования-полусна, он бы не смог ответить. Когда просыпался, была ночь, когда засыпал тоже ночь. Таблетки и уколы плохо действовали. Боль захватывала в плен тело и душу. Его видения и галлюцинации были уже не только порождением сильных лекарств, но еще и нестерпимой боли, которая способна свести с ума даже самых стойких оловянных солдатиков. В бреду проплыло его детство, озарившееся лишь короткими всполохами ясных ощущений. Почему-то припомнилось то, как однажды его несправедливо наказали за что-то родители – за чужой проступок, – и он молчаливо снес наказание, не уронив за день из гордости ни единой слезинки, а ночью, уткнувшись в подушку, дал, наконец, волю молчаливым слезам. Вспомнил, как немного спустя, стал живо представлять себе собственные похороны: вот он лежит в гробу, маленький трехлетний Сережа, симпатичный малыш, убранный живыми цветами. За гробиком идут его родители; отец, кадровый военный, и мать, учительница литературы, убиваются от горя, ломают руки, рыдают, просят прощения у неживого Сергея за несправедливое наказание. Выплакавшись в подушку и насладившись раскаянием родителей, Сергей, конечно, прощает их и…с улыбкой встает из гроба. Он воскрес! О, счастье! «Мы прощены!» – ликуют родители. Сергей бросается к ним и тонет в слезах.
В бреду проплыла юность, взрослая жизнь… Теперь он умирает по-настоящему – он, переживший три военные кампании, кадровый офицер, счастливчик, которого за пятнадцать лет службы не оцарапала ни единая пуля. И вот одна попала – коварная пуля со смещенным центром тяжести. Он узнал про нее все из бесед, сыпавшихся на него сверху, когда глаза ничего не видели, а кругом была грязно-серая пелена. Теперь он видел и чувствовал – чувствовал, что умирает. Разве это возможно?
Сергей вздрогнул и открыл глаза. Рядом с ним на кровати сидела женщина в белом халате и ласково гладила его по волосам.
– Ты кто? – спросил Сергей, недоуменно
