Ивану Щепёткину.
– Стой, дуралей! Охрана откроет огонь! Я к Огурцову.
– Давай быстрей!
Щепёткин рванул к начальнику конвоя.
– Гражданин начальник! Щепёткин я, бригадир.
– Куда прёшь, зараза? Стой!
– Товарищ… тьфу, гражданин начальник! Людей поубивает молнией! Уводите от деревьев выше – на открытое место к баракам. Видите, что творится?
– Мать твою ё… Куда вести? Кругом лес.
– Уберите людей к баракам, на поляне безопасней!
– Огурцов, – вмешался Агеев, сдерживая испуганную лошадь, – он правду говорит. Командуй своим убрать людей на чистое место.
Начальник Томского конвоя, вытаращив глаза, дёрнулся к лежавшим на земле людям, вернулся и, заматерившись на чём свет стоит, заорал:
– Конвой, слушай мою команду! Подъём! Людей к баракам! Петров, слышишь меня?
– Так точно, товарищ помкомвзвода, слышу, – откликнулся конвойный с рыхлой фигурой и животиком на выкат.
Назначенный Огурцовым исполнять обязанности командира отделения вместо утопшего Сидоренко, Петров оправдал доверие начальника конвоя.
– Какого хрена торчишь? – вскричал Огурцов. – Вперёд!
Петров кинулся к людям, отдавая команды на бегу:
– Встать! Кому говорю? Встать, живо! Направление движения – бараки! Там – стой и на землю! Шевелись, сволочи!
Люди вскочили, и, сбивая друг друга с ног, кинулись к дощатым сооружениям.
– Хорошо! Хорошо! Шевелись! Конвой, не отставать! Дед, какого хрена сидишь? Встать! Я кому говорю? Встать!
Петров взмахнул прикладом винтовки над головой старика.
– Какого…
И остановил замах оружием пролетарской справедливости, увидев обращённый в Небо иступленный взгляд бедолаги, просившего у Бога нечто для всех, подлежавших обесчеловечению в угодных нехристям условиях. Безумное выражение заросшего лица старца, шептавшего молитву Богу, остановило Петрова от решительных действий. Он остановился перед стоявшим на коленях стариком, вершившего молитву Богу: «Примирися, Благоутробне, к Тебе прибегаем, и богатыя щедроты Твоя ниспосли на ны, и помилуй рабы Твоя, яко благ и человеколюбец: да не попалит нас огнь ярости Твоея, ниже да снедает нас ярость молнии и громов Твоих: но обычное Твое употребивый благоутробие, укроти гнев Твой, и в благотишие воздух преложи, и солнечными лучами належащий мрак разсеки, и мглу в тишину претвори. Яко Бог милости, щедрот, и человеколюбия еси, и Тебе славу возсылаем Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков. Аминь».
Окончив обращение к Господу, Лаврентий встал и, не замечая вылезших из орбит глаз Петрова, завершил молитвенный обряд уверованием в Добро:
– Всё обойдётся, обойдётся, – и, не спеша, пошёл за людьми, бежавшими
