руками.
– Я уж думал, случилось что с нашим старцем, а он с Богом общался. Убьёт молнией, дед, электричество – страшная сила! Слышишь?
Старик пожевал губами.
– Не убило?
Бригадир, ещё находившийся под впечатлением прошедшей грозы, махнул рукой, что объяснять блаженному про электричество, не знавшему ни о плане ГОЭРЛО Ильича, ни о Волховской и Нижегородской гидроэлектростанциях, пущенных в прошлом году?
– Не убило, но в следующий раз, дед, может с грозой не повезти. Сила, неуправляемая человеком.
Лаврентий улыбнулся.
– Силы божьи, Лександр, управляются Господом. Он приводит их людям, и отводит от греха.
Дед зябко повёл плечами. Иссякнул вышний подъём старика. Всю дорогу от Ленинграда до Нарымской тайги поддерживал он людей в минуты печали, уныния, безысходности. На первый взгляд дед Лаврентий казался странным. С благодушными голубыми глазами, он чаще сидел, запрокинув голову к небу, шевелил губами, словно беседуя с небесными силами. Кто его знает? Может, они открывали ему пути выхода из сложных положений. Бывало, старик уходил в себя, раскачиваясь высохшим телом в такт одному ему слышимым мелодиям души и тела. Улыбаясь, предсказывал погоду на завтра, неделю, месяц, снимал сглаз, порчу, лечил чирьи. Люди обращались к Лаврентию часто и не только с головной болью, ячменём на глазу, к нему шли за советом и добрым словом.
Мезенцев сдружился с дедом ещё в Ленинграде. Забавная вышла история. Они оказались в одной партии выселенцев, отправляемых в Сибирь до станции Томск. На посадке в теплушку, утеплённый вагон для перевозки лошадей, у Александра, тяжело пережившего события, связанные с арестом и потерей родных, закружилась голова. Ухватившись за предплечье стоявшего рядом человека, он опустился на землю и потерял сознание. Пришёл в себя под стук колёс болтавшегося на рельсах вагона. Первое, что увидел Мезенцев, придя в себя от охвативших его сопереживаний, забитые людьми двухъярусные нары, печка-«буржуйка» с мятой жестяной трубой.
– Очнулся, бедолага? – улыбнулся сидевший рядом дедок и, не ожидая ответа Александра, утвердительно кивнул:
– Очну-у-у-улся. Будем знакомы: меня зовут Лаврентием. Поди старше твоих лет, сынок, значит, слушай меня, не ерепенься и лежи покойно. Болезня у тебя несложная, не исхудал, молодой – пройдёт. Котомка твоя вона где, всё на месте. Едем на поселение в дальние края. Соображай, путь-дорожка – не близкая, значит, надо приспособиться, чтобы выжить. Главное – держаться вместях, иначе пиши-пропало – передохнем ещё в пути. Мужик ты ничего, верно, из антилигентов будешь, значит, выберем старшим, бригадиром. К людям я пригляделся, ещё народец подберём покрепче, глядишь и выживем. Вона, вижу мужик лежит с бородой, кличут Иваном Щепёткиным, ничего, степенный, уважает себя. Его позовём.
Мезенцев ещё бы слушал разговорчивого деда, приходя в себя от пережитых невзгод, но захотелось по сильной
