выбраться. Замок его не прогонял из комнаты. Вероятно, теперь замку Ян был не так уж и нужен. Однако думать об этом Ян не хотел. Он хотел выбраться. Дверь открылась. Ян безразлично посмотрел в проход. За ней было поле. Ян вышел и огляделся, нигде не было видно стен, кроме стены с проемом из которого он вышел. Он видел замок снаружи. Замок отпускал Яна. Замку он больше не был нужен.
Долго он скитался по полям и лесам. Он не знал, как добраться до хотя бы куда-нибудь. Но ему это было не важно. Ян вырывал коренья, сдирал кору с деревьев, ел сорванные ягоды. Ему нравилось то, что приходится трудиться, что его желание есть не выполняется сиюминутно. Очередной сырой корнеплод пополам с землёй был вкуснее, чем самые изысканные блюда, предоставляемые замком. Однако сладость свободы не вымывала горечь утраты. Ян смотрел на луну и видел Вику. Сырая земля была мягче перин из замка, но сон был невыносим без Вики. Она приходила во всех снах, и сон был ужасен, он был наполнен горечью утраты.
Солнце четырежды вставало с тех пор, как Ян вышел из замка. Со временем ему становилось хуже, ведь еды было не достаточно. Он так и умер бы от истощения, если бы не наткнулся на небольшой фермерский поселок. Ян вошел в первый попавшийся дом… и разбил головой деревянную стену. Потом он сломал об запястье нож и порвал веревку, пытаясь затянуть петлю вокруг шеи. А смотрели на все это фермер и его жена. Пустыми, ничего не выражавшими глазами.
Берендей
Вечерело. На опушке леса ютилась неказистая срубленная изба с маленьким двором. Настежь открытая калитка со скотного двора смотрела в окружавшую холодную темень. В прочем, от скотного двора тут была пара куриц в наспех сколоченном сарае и пес. Огромные черные стволы сосен вздымались ровно там, где кончается забор, будто двор отвоевывает землю у дремучей чащи. Старый, дряхлый пес мерно сопел, зарывшись в снегу. Над ним, в одном из окон избы погас свет.
Мальчишка возраста, когда еще слушают сказки на ночь, кутался в теплые перины, вслушивался. Из соседней комнаты приглушенно доносились перестукивание дерева об дерево, мерное щелканье языков пламени и тихий запев пожилой женщины – бабушка Нина прядет.
Тихая песнь убаюкивала бы мальчика, но детское воображение превращало шумы за окном в завывания волков, рев медведей и прочие неслыханные звуки невиданных зверей. Мальчик боялся открыть глаза. Если откроет, то детское воображение, воспаленное звуками, превратит россыпь царапин на окне в паутину гигантского паука, повешенный на крючок к стене свитер – в силуэт приведения. Мальчик этого наверняка не знал, он чувствовал, что глаза открывать не стоит.
И вот глаза все же открылись, комната наполнилась всяческими чудищами, которые недвижимо стояли, словно замороженные. Пальцы ребенка впивались в перину, а от самого него остались два больших глаза, выглядывающих из-под одеяла.
– Деда, поди сюда. – из комнаты мальчика послышался протяжный, жалобный голос.
– Чего
