пожимает плечами:
– Поглядим. Я помню, как впервые узнал, что мама в игре. Копы ворвались в нашу дверь, когда мы жили в Инале. Перевернули все вверх дном. Мне было семь лет, и я обосрался. В смысле – я действительно буквально обосрался в штаны.
Копы раздели Бич Данг догола, швырнули к фибровой стене и принялись с наслаждением крушить предметы домашнего обихода. Даррен смотрел «Семейство Партридж» по большому телевизору, который детективы опрокинули в поисках наркотиков.
– Это было какое-то гребаное безумие. Везде что-то ломалось, мама кричала на них, пиналась ногами, царапалась и прочее дерьмо. Они утащили маму через парадную дверь и оставили меня одного на полу гостиной, скулящего, как собачонка, с огромной кучей говна в трусах. Я был так ошарашен, что просто сидел и смотрел, как мама Партридж разговаривает со своими детьми вверх ногами.
Я качаю головой.
– Больные ублюдки, – говорю я.
– Такова игра, – пожимает плечами Даррен. – Года через два мама мне все рассказала. Мы были ключевыми игроками. Я чувствовал то же, что и ты сейчас.
Он говорит, что тошнотворное чувство внутри меня – это осознание того, что я вместе с плохими парнями, но сам я не самый плохой из плохих парней.
– Самые плохие парни просто работают на тебя, – поясняет Даррен.
Наемные убийцы, напрочь лишенные юмора и безумные, говорит он. Бывшие военные, бывшие заключенные, бывшие люди. Одинокие мужчины лет тридцати-сорока. Загадочные ублюдки, еще более странные, чем те, что щупают и мнут пальцами авокадо на фруктово-овощных рынках. Те, которые могут сжимать человеческую шею до тех пор, пока она не хрустнет. Все те злодеи, что орудуют по закоулкам этого тихого города. Воры, мошенники и мужчины, которые насилуют и убивают детей. В своем роде ассасины, но не такие, которые нравятся нам в фильме «Октагон». Эти мужчины ходят в шлепанцах и коротких шортах. Они бьют людей не самурайскими мечами, а ножами, которые используют, чтобы нарезать жаркое по воскресеньям, когда к ним заглядывают их вдовствующие матери. Пригородные психопаты. Наставники Даррена.
– На меня они не работают, – говорю я.
– Ну, они работают на твоего отца, – отзывается Даррен.
– Он мне не отец.
– О, забыл, прости. А где твой настоящий отец?
– В Брекен-Ридже.
– Он хороший?
Всяк норовит подойти к взрослым мужчинам в моей жизни с меркой «хороший-плохой». Я оцениваю их по- иному. По мелким деталям. По воспоминаниям. По тому, как они произносили мое имя.
– Не успел узнать, – отвечаю я. – Что для тебя означает – быть хорошим мужчиной?
– Я никогда не встречал ни одного хорошего, только и всего, – говорит он. – Взрослые мужчины, Тинк, – самые поганые твари на планете. Никогда не доверяй им.
– А где твой настоящий отец? – спрашиваю теперь я.
Даррен поднимается из канавы, сплевывая струйку слюны сквозь стиснутые зубы.
– Ровно там, где ему положено быть, – отвечает он.
Мы
