позже, братец, и держись от салунов подальше.
– Уж не знаю, не знаю… Я ведь горький пьяница! Меня брат родной бросил!
Чарли задирал меня, подстрекая на драку и разжигая в себе гнев. Думал с его помощью унять чувство вины. Нет уж, черта с два. Я отправился вниз (заметив по пути, что свеча горит и спичку не тронули) и нашел хозяйку на месте. Сидя за стойкой, она читала письмо и улыбалась. Должно быть, вести пришли добрые: женщина поприветствовала меня если не тепло, то хотя бы не столь холодно, как прежде. Я попросил ножницы и зеркало, в ответ на что она предложила постричь меня за пятьдесят центов. Я отказался, объяснив, что инструменты нужны для более мрачных процедур. Женщина стала напрашиваться со мной в комнату: хотела посмотреть, как я буду удалять швы. Я ответил, что, мол, хотел бы побыть немного отдельно от братца.
– Понимаю вас, – ответила хозяйка.
Она спросила, где же я тогда собираюсь проводить операцию. Я признался, что пока не решил. Тогда она пригласила меня к себе.
– Что, дел больше нет? – поинтересовался я. – Еще утром вы едва нашли для меня минутку.
Зардевшись, женщина объяснила:
– Простите, если была резка с вами. На прошлой неделе помощница оставила меня, и я несколько ночей кряду не спала, думала, как бы удержаться на плаву. Да еще случилась болезнь в нашей семье.
Постучав пальцем по письму, она кивнула на лист бумаги.
– Так все обернулось добром? – спросил я.
– Беда миновала, хоть и не полностью.
Сказав так, она впустила меня за стойку и провела сквозь бисерную занавеску в свой сокровенный мирок. Бисерины, касаясь лица, приятно щекотали кожу, и я прямо-таки затрепетал от счастья. Мне подумалось: это происходит взаправду, я живой, и я живу.
Глава 17
Будь у меня время, я бы вообразил ее комнату совсем иной, однако времени не было, и воображать я ничего не стал. Впрочем, отмечу, что в комнате у хозяйки я не увидел ни цветов, ни украшений, ни шелка, ни парфюмерии – ничего утонченного, что велит ставить и вешать в комнатах тонкая душа женщины. Ни томиков поэзии, ни предметов ухода за красотой, ни тщеславия, ни кружевных подушечек с вышивкой по мотивам ободряющих поговорок, тех, что велят крепить свой дух в час невзгод или спасают от монотонности серых будней бодрым словцом. Ничего подобного. Напротив, комната напоминала скорее некое убежище с низким потолком, без окон и, соответственно, дневного света. А так как лепилась комната к кухне и прачечной, то и пахло здесь жиром, водой и заплесневелыми мыльными хлопьями.
Заметив недоумение у меня на лице, хозяйка тут же смутилась и тихим голосом выразила мысль, дескать, комната не производит на меня благоприятного впечатления. Само собой я поспешил изо всех сил уверить ее, будто комната дарит ощущение полной надежности и уединенности, ибо настолько она замкнута. Поблагодарив за вежливость, хозяйка тем не менее заметила, что хвалить ее скромное обиталище вовсе не обязательно. Она и сама понимала: комната бедная. Однако терпеть лишения осталось недолго. Приток старателей в последнее время усилился, и дело идет в гору.
– Еще
