плакала беззвучно, и слезы катились по щекам. Вацлав часто видел женские слезы – если слезы были настоящими, они напоминали слезы несправедливо обиженного ребенка, тогда хотелось приласкать, защитить, утешить. Нина плакала иначе. В ее слезах проглядывало нечто нереальное, искаженное, искривленное – искаженное, как фигуры на картинах сюрреалистов. Казалось, что она сама сейчас начнет превращаться во что-то страшное, как превращаются люди в хорошо поставленном фильме ужасов. Но какой выдуманный ужас может сравниться с реальной болезнью? – она как червь свернулась внутри мягкого розового мозга и разъедает его понемногу каждый день. Хуже всего то, что и я знаю об этом, и она знает об этом, подумал Вацлав, она знает и старается бороться. Но это бесполезно, и с каждым днем ей становится все хуже, и она уже хорошо различает то безумное существо, которое вырастает у нее внутри, и питается ее кричащим от страха разумом. А от разума осталась только оболочка.
Нина стояла, прислонившись спиной к двери.
– Проходите, садитесь и расскажите мне все, – сказал Вацлав.
– Спасибо, доктор.
– За что?
– Ты добрый.
Нина всегда обращалась к нему на?ты? не замечая того, что он держал дистанцию. Это было еще одним симптомом болезни.
– Нина, почему вы плакали?
– Мне показалось, что вы хотите меня прогнать. Со мной никто не хочет говорить.
– У меня не было времени, чтобы говорить с вами сейчас, мы бы поговорили после обеда, вот и все. Но если вы очень хотите, мы будем говорить сейчас.
– Доктор, я боюсь сойти с ума.
– Я знаю. Это хорошо. Тот, кто сошел с ума, тот уже не боится.
– Нет, не говори этого. Я боюсь, что перестану бояться.
Я тоже этого боюсь, подумал Вацлав, но санаторий тебе не поможет. И вообще никто не поможет. Мы еще не умеем это лечить.
– Расскажите мне все, – сказал он. – Давайте познакомимся, мы ведь так мало друг друга знаем.
– Да, ты прав, мне надо рассказать. Ты можешь не слушать, ты просто сиди и все. А я буду рассказывать.
Вацлав помолчал.
– Раньше все было так хорошо… Когда я была маленькой, я так любила своих родителей…
– Сколько вам лет?
– Но… – она вдруг улыбнулась с неожиданной веселостью.
– Но я доктор, поэтому могу задавать любые вопросы.
– Правильно, я не подумала. Мне двадцать лет.
Двадцать три. Вацлав помнил это хорошо; все сведения об отдыхающих хранились в картотеке. Нина выглядела старше, хотя явно умела заботиться о своей внешности.
– Итак, вам двадцать лет, в детстве вы очень любили своих родитилей…
– Да, а теперь они во всем обвиняют меня. Я ведь люблю свою мать, а она даже говорить со мной не хочет. Просто сядет в кресло и сидит, как каменная.
– А отец?
– А папа умер уже давно. Сейчас у меня отчим. Кажется, он сумасшедший. И я его привлекаю. Ты знаешь, как это бывает,
