находится постоянно. Никуда не отлучаться. Это приказ! – голос Князева, прерываемый неожиданно возникшей икотой, старался быть твердым. Но не получалось. Язык сопротивлялся.
– Ясно, но если хочется, то можно, – добавил мой внутренний голос.
– А теперь – разгребай навоз, – он кивнул в сторону пополнения, заполнившее казарму, и я, щелкнув каблуками как Штирлиц, выходящий из кабинета Бормана, покинул каптерку, в мирное время имеющая устойчивый статус пивного бара, в военное превратившись в опохмелительное заведение.
Окруживший меня гул за линией отделяющую помещение каптерки от казармы, напоминал рев турбин самолета и потихоньку стал давить на уши. Старшина распределял военное имущество, командиры взводов знакомились с пополнением, распределяли места на койках, выдавалось бельё и в штатные книги вписывались новые имена. Кое-кто из партизан лежал в сапогах на кровати, кто-то уже спал, не обращая внимания на общую суматоху казармы. Я незаметно нырнул в этот мир с головой, чувствуя, как течением меня несет в самые глубины военного быта.
Ближе к двум ночи все утихомирились, но, ненадолго. Подъем назначили на 6 утра. Как и положено в армии. А пока бойцы готовились ко сну, офицеры курили у крыльца, делясь первыми впечатлениями от сей оказии, разминая языки.
– Захожу, бля, в казарму, а там, один пилит другого…, – глубокая затяжка неизвестного мне капитана ненадолго прервала его рассказ.
– Это как «пилит»? – не понял я.
– Это когда один пидор, пристраивается к другому, – заржал старший лейтенант Кондратенков, здоровый парень с не менее здоровым чувством юмора замешанного на оптимизме.
– Сам, будучи пидором, – замечает кто-то.
– А тут – дежурный по полку…., – рассмеялся еще один офицер в звании майора.
– И картина Репина «Приплыли»….
Жизнь в СССР была лишена того шарма, в котором мы все окажемся спустя тридцать лет. Это сейчас «пидоры» вроде как не «пидоры», а особая часть мужского человечества замешанная на древних традициях крестовых походов, в которых роль женщины играли кони, рабы и братья по разуму. А тогда наиболее ответственная часть русского офицерства категорически не воспринимала однополые отношения, переходящие в мордобои.
– Так, господа офицеры – по конюшням. – Это Перевалов – мужественный, как вся Советская армия времен СССР. Но главный бой своей жизни он пропустит.
– Завтра выход в 6.00. Никому не опаздывать. А сейчас всем спать.
Спасть, так спать. И я медленно, в окружении таких же холостяков потопал в сторону общежития, заждавшегося своих обитателей. И если тогда меня и мучили сомнения, то их я практически не замечал, зная, что уж в Советской армии чувство локтя и взаимовыручка были если не главным, то уж точно числились в приоритетах. Как же я был глуп.
С утра жизнь закрутилось
