о бардаке в нашей науке и на производстве. Мои выступления многих стали раздражать. На меня многие обозлились. Даже некоторые мои ученики и коллеги упрекали меня в непатриотизме, слишком болезненным для многих оказался ожог, неутешительными выводы, к которым я пришёл.
А однажды, в министерстве общего машиностроения произнесённая мною критика вызвала исключительную бурю. Бурю негодования. Особенно у министра Рогозьева, который просто чуть ли не ногами топал на меня, когда орал мне в лицо, что я давно оторвался от жизни, занимаясь своей теоретической наукой, что я плохой инженер и скверный руководитель и мне не место в отрасли. За мной закрепилась репутация «проблемного учёного». Сперва меня не выбрали в научно-технический совет родного института. Дважды «прокатили» с выдвижением на звание героя социалистического труда. А потом уволили с формулировкой, о которой мне и говорить стыдно…
…За разговором два часа пролетели незаметно. Посетителю пора было возвращаться в Москву. Ненашев вызвался проводить его до электрички. Уже вечерело. Тени от деревьев удлинились. Вокруг соседского дома висело, зацепившись за ветви огромных елей, серое облако дыма. Оттуда пахло хвойными дровами, вероятно сосед академика затопил себе баньку. Павел тоже был бы сейчас не прочь попариться, скинуть напряжение, продолжить интересный разговор за чашкой ароматного чая. Но благодушное настроение вмиг сняло с него как рукой, стоило космонавту заметить двоих, что маячили у них за спиной метрах в ста пятидесяти. Оказалось, опальный академик уже привык, что стоит ему выйти из калитки, как следом увязывается хвост из комитетчиков. А вот гостю такая опека была в новинку, и Беркут ещё пару раз оглянулся на чекистских филёров.
Ненашев это заметил и произнёс сочувственно:
– Видите, напрасно вы приехали. Я персона нон-грата в нашей отрасли. У вас могут возникнуть неприятности, если о вашем визите узнают.
– Ничего, я не из пугливых.
– А знаете после чего они признали меня сумасшедшим? – не понижая голоса, спокойно кивнул себе за плечо Ненашев. – Для этого оказалось достаточно всего трёх предложений. Стоило мне в одном разговоре вслух предположить, что есть влиятельные люди, готовые заключить с американцами тайную сделку, чтобы сдать им лунную гонку в обмен на разные экономические и прочие уступки, как уже на следующий день за мной приехала «психиатричка».
Павел подумал, что ослышался. Он даже остановился, чтобы уточнить:
– Простите, вы сказали, что кто-то в руководстве страны решил сделать лунную гонку договорной игрой?
Глаза учёного вдруг лихорадочным заблестели, словно и впрямь перед Павлом стоял безумец, умеющий лишь прикидываться нормальным.
– Поверьте, я знаю, о чём говорю! – будто торопясь высказаться прежде чем ему заткнут рот, заговорил он. – Есть влиятельные силы вплоть до Политбюро, к
