style="font-size:15px;"> * * *
– Вэрушка! Ты как здесь?
– Я с тобой в горе и радости! – она с визгом кинулась к нему, забилась на груди. Стиснув ладонями нежные прохладные щёки, Магомед приподнял её голову, поцеловал тирком, не выпуская из рук.
На передовой, пробиваясь сквозь сплошную завесу различных запахов, будь то перепаханное воронками бомб и снарядов поле, обгорелый лес или улица, мёртвые пустоглазые дома, которые приходилось защищать либо брать штурмом, он всегда впитывал запахи, дрожал ноздрями, как дикий зверь. В их подвале, где прежде хоронилась от бомбёжек чья-то семья, а теперь укрывались они: валил с ног чад сгоревшей солярки, дух потных, давно немытых тел и грязных одежд, могильная вонь слежалых ватных матрасов, разило кожей мокрых сапог и спалённой солдатской махры.
…тем сильнее, пыльче он уловил нежный запах её русых волос, розовых ладоней пропитанных талым снегом, волглым сукном и чем-то ещё волнующим, домашним, никак не связанным с прогорклым и вязким духом войны.
Глядя в дрожащую плазму любимых глаз, тихо спросил:
– Чего ты? Зачэм опять слёзы?
– Убьют вот тебя! – она крепче прильнула к нему.
– Э-э, нэ надо так убиватца родная…Замолчи, жэнщина. Не сознательная ты у меня. Разве нэ знаеш-ш, слёзы есть проявление буржуазной мягкотелости? Мы на войне душа моя, а не в доме отдыха, да?
– Что буду делать…если тебя убьют? Одним тобой и дышу, Миша. Боюсь.
– Зачем убьют? Кто? – он насмешливо усмехнулся. Помнишь, суворовское: « Смэлого пуля боитца, храброго штык нэ берёт»? У нас в горах говорят: «Герой умирает однажды, трус-тысячу раз».
– А вдруг, Миша!… сколько вокруг смертей…
– Совэтская власть поможет. Жить будэшь! Светлое будущее строить будэш. Что б всем хорошо было.
При этих словах она вдруг вздрогнула, словно взялась за горячее. Словно услышала за спиной чей-то злобный голос: «Срамота! Нашли где целоваться! Ах вы…аморальньники…Куковала кукушка, соловью о лете!…А ну, брысь отседа, пакостники! Приспичило вам!»
…Вера вывернулась из-под его руки, испуганно вскрикнула, округлив глаза:
– Ой, мамочка…Товарищ комбат!
– Что ещё?
– Дура я дура! Забыла зачем бежала! Быстрей, – она дёрнула его за рукав. – Товарищ комдив на связи! Велел вас отыскать, срочно!
* * *
Бронированный внедорожник фон Дитца содрогнулся, заскрежетав тормозами. Лобовое стекло было почти полностью захлёстано слоем жидкой грязи. Каждый раз, вздыхая, Отто ощущал во рту вкус перегорелой окалины, которая хрустела на зубах. Он вдруг почувствовал присутствие Смерти – каждый раз, когда он вдыхал в лёгкие новую порцию гари, это чувство усиливалось. Он сжал рукоять бронированной двери и едва удержал себя, чтобы не распахнуть её.
– Приехали, штандартефюрер. – Водитель хлопнул ладонями по рулю, но барон будто не слышал.
«Ну-ну, – сказал себе он. – Не спеши встретиться ни с Богом,
