А я сейчас мальчика видел, – отозвался кривозубый фельдфебель, сидевший с другой стороны.
– Какого мальчика? – повысил голос Черепанов. – Что говоришь-то?
– На велосипеде, – ответил фельдфебель. – Во-он там стоял под дубом, одна нога на педали, сам в пальтишке красном, и рукой махал… вслед.
– Смотри, Прохоренко, за шутки юмора в репу у меня получишь! – Черепанов уже не на шутку рассвирепел.
– Никак нет, господин майор, всё как есть!
– Серёж, посмотри.
Координатор взялся крутить записи, но пресловутый дуб никак не хотел попадать в кадр. То стена амбара, то щербатый забор закрывали его ствол, и только голые весенние ветки, самый верх шевелюры, можно было рассмотреть во всех подробностях.
– Макарит, у вас птичек не осталось? – Черепанов бросил взгляд на обзорный экран и убедился, что две картинки ещё транслируются.
– Две последних садятся, – настороженно ответила Рита, – вернуть?
Майор покосился на стушевавшегося фельдфебеля:
– Да нет, сажайте.
Два почти одинаковых изображения – поле, гладкая полоска просёлка, белый фургон, – одновременно погасли.
– Макар, а ты что камеры-то раньше времени отключил? – удивлённо спросил Черепанов. – Макар?
Они не идут на прямое столкновение с превосходящими силами, вещал чёртик из табакерки, неизвестно откуда взявшийся мальчик Юра. Они бьют по незащищённым участкам, в подбрюшье. Сеют страх и панику. Исчезают бесследно – чтобы потом материализоваться где-то ещё.
Короткий состав на курьерской скорости проскочил Усолье-Сибирское. Нуклидки перемигнулись зелёным. Никто не проронил ни слова. Все взгляды были прикованы к одинокому, ровному, тонкому столбу дыма там, впереди.
– Вот так махал, – вдруг произнёс фельдфебель, и показал рукой. – Как маятник. Как кукла. Тик-так.
Заскрипели буксы, поезд остановился, координаторы замерли перед развёрнутой во всю ширь экранов картиной, судорожно сканируя далёкую опушку леса. Потому что на поле ничего не было. Скомканный, как консервная банка, догорал фургончик «голубятни». Бесполезным пластиковым крошевом – обломками беспилотников – было усеяно всё вокруг.
Селиван замер в своём углу. Как сквозь вату он слушал крики майора, перекличку координаторов. Под его окошком, развернувшись в цепь, стволы наперевес, бойцы расходились от поезда к уничтоженной «голубятне». На экраны полезла информация с «налобников», и оскалилось в кадр бескровное лицо оставленного в охранении сапёра, и Селиван зажмурился, ткнулся лбом в спинку переднего сиденья.
Надо бы джанкер взять, прыгала в голове мягкая поролоновая мысль. Эту тварь, наверное, только джанкером. Чтобы порушить длинные молекулы, взбить гоголь-моголь. Чтобы вскипели и жахнули дрейковские батареи, высвобождая неестественное количество хранимой энергии. Чтобы стереть с лица земли…
– Селиван, – тихо
